Эмили заезжает в гараж. Я не вижу никого больше, кто бы следовал за ней. Ну, это обнадеживает. Я наблюдаю за тем, как она выгружает продукты, и во мне просыпается желание выйти и помочь ей. Вау, это определенно что-то новенькое.
В жизни, которую я вел до тюрьмы, я не был достаточно хорош ни для одной женщины. Я относился к ним плохо. Я не был грубым или жестоким, но я также не был добрым и внимательным. Они хотели быть со мной из-за власти, которой я обладал, и того, что я мог им дать. А я в свою очередь хотел трахать их киски, даже не напрягаясь. Это работало идеально на протяжении долгого времени.
Когда-то я был увлечен одной женщиной. Она была, как я могу судить сейчас, лишь низменным подобием женщины, и она разрушила мою жизнь. Теперь я все понимаю, лучше бы конечно, я понял это раньше, но я был ослеплен ею и глуп. Я был самоуверенным. Жизнь творит чудеса, как и камера шесть на девять метров с сокамерником, который был приговорен к пожизненному сроку заключения за изнасилование и убийство. Это выбило из меня всю дерзость и помогло поумнеть в рекордные сроки. Теперь я просто гребаный гений по сравнению с тем, кем я был раньше.
Тюрьма не помогает преступникам исправиться. Она создает их. Я был преступником, прежде чем освободился. А теперь я просто стал более изощренным преступником, годы добавили ненужного опыта. Я стал быстрее. Я стал хитрее. Я стал больше знать. Теперь я больше просчитываю и больше молчу, нежели говорю. Я стал совершенно равнодушным к чужому горю и печалям. Я и прежде был довольно-таки бесчувственным мудаком, но теперь я стал его лучшей версией. В прошлом у меня случались моменты, когда проскакивали эмоции, хотя эти моменты были довольно редкими, но они были. Теперь нет ничего, гребаная ледяная пустыня. Эмоции — нечто, что делает нас уязвимыми, теперь я их полностью отпускаю за ненадобностью. Я научился оттеснять их на задний план. На данный момент мое неизменное состояние — злость. Но злость для меня не есть эмоция. А Эмили… Она словно насыщает меня теплом, настолько опьяняющим, что я забываю о своих принципах, злости и обо всем другом. Я рядом с ней живу и чувствую.
Таким образом, с появлением Эмили я перестал быть глухим к чужим чувствам и горю, я перестал быть ледяной пустыней.
Эмили заканчивает свой последний поход за продуктами от машины до двери и закрывает гараж. Огни создают мягкое свечение света из ее окон, когда она двигается через свой дом. Она в безопасности там. Я не думаю, что Адам ворвется, но мы никогда не можем знать всего наверняка.
Я завожу свою машину и трогаюсь с места.
Когда я проезжаю мимо ее дома, Эмили стоит перед окном, разговаривая по телефону, и смеется. Я ощущаю тепло во всем теле, пока еду домой. Это единственная причина, по которой я буду красть у нее тепло до конца своей жизни, и я буду удовлетворен этим, потому как я буду довольствоваться самым ценным сокровищем, что когда-либо познала Земля.
Эмили Гарнер.
Я снова рано приезжаю в свой магазин для того, чтобы позволить себе насладиться крошечными моментами наедине с Эмили. Как только я подхожу к задней двери, то вижу, как Эмили поднимается по крутой тропинке, которая ведет к центру города. Магазины на той стороне улицы, будто специально расположены для более удобного наблюдения за ней. Я могу, не напрягаясь, наблюдать за ее передвижениями через стеклянную заднюю дверь.
Пока я наблюдаю за тем, как Эмили наслаждается кружкой кофе в полном спокойствии, я погружаюсь в свои мысли. Затем я вижу, как она возвращается в свой магазин, покачивая бедрами. Я словно выпадаю из реальности на некоторое время. Пока я пытаюсь понять, зачем она выходила, я захожу в свой магазин и вижу причину, по которой она сделала это. Я вижу, что в прорезь двери для почты был всунут конверт.
Я вытаскиваю его из скрипучих прорезей для почты и разрываю бумагу. Шестьсот долларов. Черт меня побери. Я тру ладонью лицо и глубоко дышу, когда достаю от нее записку.
Гаррет,
Хочу сказать, как мне жаль… еще раз. Я надеюсь, что эти деньги покроют расходы за стол и продукты. Пожалуйста, дай мне знать, если их недостаточно, я обязательно доплачу разницу.
Серьезно? Она, должно быть, шутит.
— Что ты хмуришься, парень? — говорит Клайд позади меня.