На окнах выступа, за которым наверняка находился ресторан, висели грубые сетчатые гардины, которые начиная с семи часов несколько раз заметно шевельнулись. Эд старался сидеть прямо и вместе с тем непринужденно. С моря потянуло ветром. Дверь распахнули, закрепили крючками створки; человек, который это проделал, не обратил на Эда внимания. Рубашка его сияла белизной. На мгновение Эд увидел овальные очки в металлической оправе и кустистые черные усы. Человек подошел к доске, стер вчерашний стейк на гриле и мелом написал на темной, еще влажной полосе: суп из бычьих хвостов.
– Рембо!
Кто-то окликнул, и Эд вскочил, чтобы ответить, совершенно машинально, он ничего не мог поделать, во всяком случае в первую секунду, в голове громыхали книжные запасы: «Пьяный корабль» Артюра Рембо в вольном переложении на немецкий Пауля Цеха…
– Рембо! – еще раз донеслось из «Отшельника», и Эд сообразил, что окликали усатого кельнера.
Минул почти целый час, прежде чем в дверях появился другой мужчина, поменьше ростом, и некоторое время пристально глядел в его сторону. Лицо оставалось в тени. Что-то в его осанке выдавало, что за порог он не выйдет. Потом он неопределенным жестом приподнял руку, именно приподнял, не то приветствуя Эда, не то прогоняя прочь. Эд встал, а мужчина, хотя был еще в нескольких столиках от двери, заговорил, да так громко, будто на террасе собралось полсотни людей, которым не помешает с самого начала хорошо его слышать:
– Я Кромбах, Вернер Кромбах, директор заводского дома отдыха «У отшельника».
– А я Эдгар Бендлер, – поспешил представиться Эд, в спину заторопившегося директора, и ускорил шаг. Они пересекли ресторан; коренастый мужчина казался спортивным, лоснящийся овал небольшой ухоженной лысины захватывал затылок, волосы по бокам седые, коротко подстриженные. Краем глаза Эд заметил стойку и чугунную кассу. Они вошли в крохотную контору, директор ловко протиснулся за письменный стол, стал в позу и протянул Эду руку:
– Садитесь, пожалуйста, господин Бендлер.
Ничто в его облике не выдавало ни недоверчивости, ни презрения. Он взял у Эда удостоверение, открыл, перелистал, несколько раз проведя ладонью по высокому лбу, словно то, что он там видел, было, по сути, уже излишне, и наконец спросил, здоров ли Эд.
На столе у Кромбаха стояла допотопная пишмашинка марки «Торпедо», рядом серый телефон и фотография, изображавшая его у входа в большое, сверкающее медью здание – легендарный «Палас-отель», построенный шведами; где бы и когда бы в стране о нем ни заходила речь, кто-нибудь непременно бурчал: «Шведами!..» На фото директора окружало множество женщин и мужчин в костюмах официантов или в форме гостиничных служащих, один лишь Кромбах был одет почти так же, как сейчас: бледно-розовая летняя рубашка с винно-красными запонками, легкий пиджак в светло-коричневую клетку и платок на шее, возможно шелковый. Недоставало только галстука.
– Ничем не болеете?
Эд поднял глаза, Кромбах пристально и серьезно смотрел на него.
Вероятно, он понял вопрос превратно. Не догадывался, куда клонит Кромбах, и на всякий случай молчал. Решил в любом случае быть подходящим. Откуда Эд прибыл и чем до сих пор занимался – вопросы Кромбаха, заданные как бы невзначай, будто того требует некая инструкция, которая самого Кромбаха особо не интересует. В послужном списке Эда значилось, что он учился на каменщика, и он так и сказал.
– То есть квалифицированный рабочий-строитель, – поправил Кромбах. – Стало быть, штукатурные работы, кладка стен, бетон, опалубка и прочее, затем учеба в университете, германистика и история, с целью стать учителем, как я полагаю, обычное дело, а дальше тоже как обычно?
Ответить Эд не успел, Кромбах уже заговорил об острове и своем ресторане. Голос его изменился, стал тихим, как бы не от мира сего:
– Мы тут находимся на особом положении, в особых условиях, со всех точек зрения, но вы, господин Бендлер, наверняка отдаете себе в этом отчет, иначе вас бы здесь не было. Во-первых, режим течений. Постоянное обрушение и медленное изменение берега, где некогда выстроили этот ресторан, без малого восемьдесят лет назад, на камнях старинного скита, на фундаментах, оставленных нам отшельником…
Перейдя от медленного, неудержимого исчезновения острова в просторах Балтики к истории отшельника, директор словно забыл про Эда. Долго распространялся о человеке по имени не то Эттерсберг, не то Эттенбург, которого с теплотой в голосе называл исконным отшельником, о человеке в длинных одеждах, что «все время расхаживал меж гимнастическими снарядами и усадьбой, душевой и библиотекой…».