Подошли Женя с Лидой, сели рядом.
- А у них утята мельче наших, - сказала Лида.
- Чего там - мельче! - возразила Женя. - А вон смотри - крупный какой. Как наш Кряка всё равно, и смелый такой же.
Утёнок, будто понимая, что говорят о нём, - шлёп-шлёп! Подошёл к Дине, вытянул шею, смотрит. То так повернёт голову, то этак. У Дины даже слезы на глазах навернулись. До чего Кряку жалко!
- Странно, - сказала Женя, - семь утят, все одинаковые, крупные и вместе держатся. Вот если бы они были лысые, то, значит, это наши.
- "Наши, наши"! - разозлилась Лида. - Чего мелешь, сама не знаешь! Как они сюда попадут-то? Перелетят, что ли?
- Ну не перелетят, так перенесут...
- Кто?
Женя смутилась, тоже взяла камышинку и стала водить ею по земле.
- Ну этот... Овсиенко, например. Он же говорил, что украдёт.
- Болтаешь не зная что! - прикрикнула на сестру Лида. - Ты же сегодня дежурила в первую смену, во вторую - Аня, а в третью - я.
Женя совсем опустила голову и повела камышинкой так, что та сломалась.
- Да я немного вздремнула, - сказала Женя. Подняла голову, посмотрела на сестру.
- Ну чуть-чуть, самую малость.
Лида вскочила, будто её укололи:
- Ты?.. Ты?.. Да как ты смела?!
Была бы тут Жене хорошая взбучка, да в это время подошли Павел Андреевич с Елизаветой Петровной и с ними ребята.
- Сегодня утром они подобрали в яме каких-то утят, - сказала учительница. - Может, это наши?
- Нет здесь наших! - сердито ответила Лида. - Наши лысые, и у Кряки шрам на затылке.
- Но вы же не могли осмотреть все двадцать тысяч! - возразила Елизавета Петровна. - Давайте поищем, может, и найдём.
- Не надо искать, - сказала Дина. - Я сейчас проделаю опыт. Если Кряка здесь, он отзовётся.
- А что это за опыт? - поинтересовался Юра.
- Вот сейчас увидите, - ответила Дина. - Дайте мне тарелку.
- Овсиенко! - скомандовал Огородник. - Ну-ка, живо тарелку!
- "Живо, живо"! - недовольно проворчал Овсиенко. - Подумаешь, раскомандовался!
Вот тарелки на столе стоят, пожалуйста, берите!
И, сделав безразличный вид, отошёл в сторонку.
Ему было явно не по себе. Насторожённо вслушиваясь в разговор, он проделывал руками какие-то судорожные движения: потирал их, прятал за спину, засовывал в карманы полосатых штанов.
Дина подошла к столу, взяла тарелку, столовый нож.
- Садитесь все, - сказала она, - и притворяйтесь, будто вы кушаете. Возьмите ложки.
Павел Андреевич и ребята, смеясь и пожимая плечами, сели за стол, загремели ложками по пустым тарелкам.
Лида, поднося ложку ко рту, внимательно смотрела на утят. Все занимались своим делом: кто хлюпал клювом в поилке, кто спал под навесом, кто ловил мух.
- Ну и опыт! - нервно захихикал Овсиенко. - Они и внимания не обращают.
Дина поднялась и, делая вид, что режет мясо, стала стучать ножом по тарелке.
Среди утят произошло едва заметное движение. Один из них, самый крупный, крякнул, насторожённо поднял голову, за ним и другие утята тоже подняли головы, стали прислушиваться.
- Ну давай, Динка, давай, чего тянешь! - нетерпеливо зашептала Лида. Видишь - головы подняли!
Дина, заикаясь от волнения, сказала громко:
- Надо пойти угостить Крякину шайку, что ли! И тут случилось непонятное: крупный утёнок подпрыгнул на месте, закричал и, расталкивая встречных, бросился бежать к столу, за ним хвостом потянулась свита из шести утят.
Дина стояла, широко раскрыв глаза. Это был тот самый - большой и смелый утёнок.
Подбежав, он вытянул шею и, топчась на месте, поднял такой крик, что взбудоражил всё стадо.
- А ну-ка, ну-ка! - Лида нагнулась, схватила утёнка и, зацепив ногтями болтающийся у него на затылке лохмоток, потянула.
Все ахнули от изумления - лохмоток легко отделился, и перед зрителями появился лысый, со шрамом на голове сам Кряка.
- Так, - сказал Дима, - понятно. Вот почему, значит, когда я искал Овсиенко, его там не было. Зато в яме, где сидели утята, я нашёл вот это!
И он протянул опешившему Павлу Андреевичу небольшой пузырёк с клеем, маленькие ножницы и кисточку.
Павел Андреевич смущённо поправил очки на но су. Лицо его покрылось красными пятнами.
- Серёжа, - не поворачивая головы, сказал он, - ну-ка, объясни нам, что всё это значит?.. Ответа не последовало. Овсиенко исчез.
НА ЛИМАНЕ
На лиман перебирались целый день. В помощь ребятам дед Моисеич прислал работниц из колхозных птицеферм и счетовода - принимать утят.
Овсиенко ни на шаг не отходил от щуплого, остроносого, с маленькими бегающими глазками человека. Вставая на цыпочки, тянулся из-за плеча, чтобы проверить запись.
- И що ты тут подсматриваешь? - хмуря белёсые брови, с одесским выговором спрашивал счетовод. - Що я тебе, шарамыжник какой, что ли? Иди, детка, иди, не мешай!
Но Овсиенко не отходил. Его тут поставили, тут он и будет стоять. После той злополучной истории с Крякой, когда Серёжу чуть не исключили из бригады, он стал особенно исполнительным. А тут ещё его личное желание добиться во что бы то ни стало девяноста шести процентов сохранности утят. У него уже было подсчитано, сколько он получит денег. Если к этой сумме да прибавить премию, то как раз получится мотовелосипед. Ну как тут было не стараться!
Результаты подсчёта превзошли все ожидания. Сохранилось девяносто восемь с половиной процентов. А у девочек - девяносто девять. Обидно немножко, почему у девочек больше. Ну да ладно! Уж и это хорошо. На лимане уток сохранить проще, так что всё в порядке.
Базы были одинаковые, но всё же, чтобы не было никому обидно, Павел Андреевич написал две записки, скрутил их в трубочку и дал Елизавете Петровне тянуть.
Мальчикам достался баз № 2, девочкам - № 1. Так и расселились они в двух километрах друг от друга.
Под кручей, на пологом берегу, огорожен проволочной сеткой загон с дощатым забором со стороны лимана. В заборе - разъёмный проход. Тут же стоит новая палатка на десять человек, рядом - врытый в землю стол, две скамьи и приспособленный под кухонный шкаф ящик с дверкой на ремённых петлях. Вдоль проволочной сетки - ящики с фуражом, бочки для месива. У берега - две плоскодонные лодки, в лодках - шесты, отталкиваться.
Лиман раскинулся километров на тридцать. Воздух свеж и прозрачен. Далеко слева сквозь нежно-голубую дымку белеют стены свинотоварной фермы соседнего колхоза.
Рядом с фермой, словно гриб боровик, застыла в задумчивой позе силосная башня с красной черепичной крышей. Километрах в семи, на противоположном берегу, тонули в зелени садов белые хаты станицы Ильинской. Справа, под крутым глинистым обрывом, уходил вдаль заросший чаканом и камышом пологий берег. Где-то там, в двух километрах, - баз мальчиков.
Дед Моисеич, уезжая, предупредил девочек:
- За утятами следите строго. Слева в трёх километрах - утиный баз соседнего колхоза. Смешаются - беда! Позор на всю Кубань. Учтите.
Наступал вечер. В теплом влажном воздухе звенели комары. Утята, вытягивая шеи, кричали, толпились у дощатого забора, заглядывали в щёлки на поблёскивающую рядом воду. В ответ из лимана, будто предчувствуя недоброе, надрываясь, кричали лягушки.
Девочки сидели у костра, ёжились, поводили плечами, хлопали ладонями по щекам - давили комаров. Комары в станице не редкость - кругом вода, лиманы. Но здесь - рта открыть невозможно! Дина, дуя на горячий чай, забывшись, потянула в себя воздух и тут же поперхнулась комарами. Аня Титаренко, словно в наказание за насмешливые глаза, была ужалена в веко. Глаз вздулся и заплыл.
- Ну вот, - засмеялась Аня, разглядывая себя в зеркальце, - как в сказке у Пушкина. Теперь я Повариха.
Не ложились долго - мешали комары, да и не хотелось лезть в душную палатку. А под утро, едва заснули, - суматошный крик в загоне.
Выскочившая первая Вера Бирюк увидела испуганно сбившихся в кучу утят и вдоль проволочной сетки тени двух каких-то бегущих животных, похожих на крыс, только крупных.