Авдотья вздохнула.
– Не было бы чего, Антипушка!
– За что!
– А за слова эти.
Крыга приподнялся на локтях, выгнул вперед голову в черной густоте ночи и глухим, сдавленным голосом враждебно сказал:
– А чего быть… Маешься, маешься, – бузуковы дети, – света божьего не видишь… Все одно – помирать…
И острая, накопленная годами злоба плотно сгустилась вокруг него и наполнила душу.
Видит Крыга сон. Нагрянули к нему в избу гости: губернский член в мундире с золотыми тесемочками на вороте, а с членом старшина Корней в суконной поддевке, с большой серебряной медалью, которую из столицы привез, староста и понятые, – все, как полагается быть… Посмотрел член в углы, понюхал воздух, поморщился, взял «сажню» и давай стены мерить. Три сажени в длину, две поперек и одну вверх намерил. Вынул из кармана член книжку, записал в ней меру и говорит:
– Довольно ты казенным воздухом пользовался! Теперь за каждую сажень по новому закону, сколько по раскладке полагается, платить надо.
Заспорил Крыга:
– Ваше б-бродь!.. Воздух вольный!..
– Не вольный, а казенный! Молчать! Казенным воздухом, каналья, дышишь!
Вздумал Крыга пуститься на хитрость.
– Ваше б-бродь… Сажня сажню рознь бывает… Вишь, у вас сажня махонькая… Кабы ежели по-настоящему – тут и двух сажией нет.
Рассердился член, замахал сажней над самой головой Крыги, и Крыга замолк.
Пошел член в сени, увидел, что на салазках петух сидит, и закричал:
– Дармоеды, лежебоки!.. Как же ты говоришь, что кур нет?
Крыга засуетился и забормотал:
– Какая же петух живность? Петух, ваше б-бродь, не курица. Вы в волостной про кур давеча спрашивали. А петух – вещь плевая, больше для показу времени держим!
Ничего не хочет член слушать и приказывает Корнею:
– Ну-ка, старшина, шугни за салазками.
Шугнул старшина за салазками и заклохтали куры… Стали понятые их ловить да вязать… Авдотья в сенях, простоволосая и босая, заголосила, руками лицо закрывает… А Крыга, видя, что кругом такая суета, улучил минуту и свою девчонку на двор шлет:
– Беги, гони лошадь на гумно!..
Вышел член за дверь, видит – лошади нет.
– Где Лысуха?
– Продали…
– Как продали? Давеча сюда шел, своими глазами лошадь видел.
– Давеча и продали.
– Ну, подавай деньги сюда. Сколько за тобой недоимок?
– Шестьдесят семь рублей двадцать восемь копеек.
– Деньги где?
– Денег нетути…
– Куда девал?
Пришлось Крыге опять хитрить:
– Нетути денег… Лавочник за долги лошадь свел.
Связали понятые овцу, выволокли из избы и на дровни положили, а Крыга с членом в избу воротились. Видит Крыга – вынул член из кармана пузырек… Тычет пузырьком направо и налево…
– В этом пузырьке черная немочь запрятана… Ежели ты препятствовать будешь, – на всю твою избу немочи напущу.
Попятились Корней со старостой к порогу, и нашла на Крыгу храбрость. «О-го! – думает он. – Только бы понятые ушли. Одного члена я обработаю…» Распалился Крыга, встал посреди избы, растопырил руки и закричал:
– Пущай свою болезнь!.. Только я ни овцы, ни кур, ни лошади не дам.
– Ка-ак?
– Не дам, – вот и весь сказ… Теперьча мне што от немочи помереть, што в разорении маяться – все едино…
Выбежали Корней со старостой из избы, а Крыта вплотную на члена наступил… И все, что перетерпел он за свою долгую жизнь мужицкую, что передумал в осенние и зимние ночи, припоминать и выкладывать стал…
Вспомнил, как еще мальчишкой в поле телят пас… Хорошо кругом было. Ромашки по всему полю желтыми огоньками рассыпались, медовым цветом от ржей тянуло, и перепела в овсах пересвистывались… Сделал Крыга тростниковую дудку и стал наигрывать на ней, перепелов подманивать… А тут, откуда ни возьмись, барские собаки с псарни сорвались, набросились на него… Загрызли бы насмерть, кабы пастухи не отбили. Напугали его сильно, икры покусали и на всю жизнь знак на ногах оставили…