Пёс внимательно смотрел на путников, зевнул, перешел дорогу и скрылся в зарослях дикой конопли.
— Ты смотри, – подивился Моня. – Конопля свободно растёт! Как в Чуйской долине – рви, не хочу. Благодать для подсевших на драп.
— Она беспонтовая, – ответил Седой. И добавил: – В Глухове находится единственный НИИ лубяных культур на весь бывший Советский Союз. Они сорок лет выводили сорт конопли, не содержащий наркосоставляющей. Вывели. Красивая, ароматная травка. Но её курить – всё равно, что крапиву.
— Да? – удивлённо спросил Моня. – А на вид как настоящая. Да мне, в общем–то, все–равно, понтовая она или беспонтовая. Я эту дрянь не курю.
Двинулись дальше. Через несколько шагов наткнулись на стайку мухоморов, проломивших асфальт и растущих посреди дороги.
— Чёрт! – опять удивился Моня. – Точно Глухов. Здесь, выходит, и машины не ездят?
— Возможно, – ответил Седой, также изумлённый таким проявлением глухомани.
Медленно двинулись вперёд, в глубину тумана, туда, где исчезала дорога, покинутая автомобилями. Вдали показалась человеческая фигура. Приблизилась, и перед киевлянами предстал человек в военных галифе, в кедах и рубашке цвета хаки. На шее алел аккуратно завязанный пионерский галстук. Короткая седоватая стрижка, внимательный взгляд и руки в карманах. Незнакомец окинул взглядом Седого и остановился на Моне.
— Брат, дай закурить.
Моня с любопытством посмотрел на представителя глуховчан. Вытащил пачку "Беломора". Протянул, предлагая:
— Возьми, друг, но только у меня папиросы.
— Спасибо, брат, спасибо, – слегка шепелявя, поблагодарил незнакомец. Уточнил: – Я курю всё. А спичку, брат?
— Моня дал подкурить. Спросил:
— Куда это ты, друг, в такую рань?
— Да так, гуляю. Люблю туман. Вы, я вижу, не местные. Надо будет помочь – заходите. Меня все знают, весь город. Личность моя приметная и очень, в местных краях, известная. Я – Гитлер.
— Гитлер? – невозмутимо уточнил Моня.
— Да, это я и есть. – Все меня знают... Все... А на похороны один Дэня пришел, да и тот помер уже. – Нахохлился и убрёл в туман. Крикнул Моне издали: – Брат, а какое сегодня число?
— Двадцать первое, – ответил Маринин.
— А год?
— Ты что, друг? – подивился Маринин. – Две тысячи известный на дворе.
— Да, времечко летит, – ответил Гитлер и исчез окончательно.
— Помешанный какой–то, – сказал Седой. – Дыня на похоронах ходила, года не помнит. Шизо, короче.
Двинулись дальше и минут пять шли молча, переступая мухоморы. В мутном мареве просыпающегося дня показалась фигура человека. Приблизилась, и перед десантниками предстал средних лет парень в чёрной футболке с надписью VOVA. Круглое лицо дружелюбно оглядело Моню и Седого. Моргнув глазами и перекинув папиросу из одного угла рта в другой, парень сказал:
— Здравствуйте, киевские шпионы! – Вынул папиросу, сбил пепел и вопросительно добавил: – Как живёт столица?
Десантники молчали, ошеломлённые столь неожиданной проницательностью местного населения. Моня неуверенно выговорил:
— Доброе утро, э-э-э...
— Меня зовут Чёрт, – сориентировал Маринина незнакомец. – Вы из Киева, а я из Сибири. Почувствовал – моё присутствие необходимо. И прилетел.
— А с чего это вы, пан Чёрт, решили, что мы из Киева? – решительным тоном вопросил Седой.
— А что, из Глухова? – поинтересовался VOVA.
— А может, из Сорбонны? – не уступал Седой. – Идём на практику в ваш лубинститут.
— Может быть, но только из киевской Сорбонны. Там сейчас всё переименовали. Белое стало серым, серое стало чёрным, а чёрное превратилось в квадрат. Да и квадрат, наверное, уже переделали в шестиугольник. Как там поживает школа №100?
— Вы учились в школе №100? – удивился Маринин.
— Да, а что? В моё время это не запрещалось.
— Она уже такого номера не имеет.
— Естественно. Сейчас это колледж №666. – Чёрт VOVA сунул папиросу в рот, вдумчиво глядя на киевлян. Затянулся и, выпустив дым, констатировал:
— А поэтому подольских разводящих мы вычисляем единомоментно. – Неожиданно сменил тему:
— Гитлер не проходил?