— Я догадался, — ответил генерал. — Но хотел слышать подтверждение.
— Вы его только что услышали.
— Никогда не трахайся с неграми. Поняла?
— Почему?
— После черного члена, ты уже не привыкнешь к белому.
— Я ещё не пробовала. А что за члены у них?
— Тебе не стоит знать. А теперь, милая, давай считать, что у нас в остатке.
— В остатке семьсот кораблей.
— Да, гашиш ещё есть. Не хватает презервативов с первентином. Не пробовала?
— Один раз. Больше боюсь. Клиент меня трахал двадцать минут за сто евро, а потом я потратила пятьсот на ресторан, снимая кобелей.
— То–то же. Траву кури, от неё только мыслей меньше. А секс–приправу оставь дурам в подарок к похоронам.
Моноблок всё–таки изловчился и вертикально, с первой космической скоростью, ударил по мегаполису.
Веселье длилось недолго. Чайки улетели на север.
Тяжелая болванка эквивалентом пятьдесят мегатонн разорвалась над городом на высоте трёхсот метров. В радиусе двухсот километров упали все дома. В радиусе тысячи перестало работать электронное оборудование, и сгорела электропроводка, создав массовые пожары. Система раннего предупреждения никого не предупредила ослепленная «вспышкой на Солнце».
— Сильней, сильней, — стонала белокурая красотка под упругими толчками чёрного члена чёрного негра. Негр старался, и дама была удовлетворена в достаточной мере, чтобы удовлетворился негр.
Закурили. Выпили по коктейлю. Он лежал, она сидела. В окно светили огни галогеновых дорожных слонов. Монтенегро жил своей, неведомой посторонним жизнью. В заповедных каньонах форель говорила на черногорском языке и упрашивала не неволить её. Но её неволили, жарили и подавали к столу в изысканных маленьких ресторанчиках, разбросанных вдоль всего Адриатического побережья бывшей Югославии. Председатели Гаагского трибунала любили поедать эту форель. И поедали, закусывая югославскими генералами, подсудными в геноциде ислама, ставшего в той таинственной стране в один ряд угнетенных вместе с ненавистными исламу иудеями. Магометане, иудеи, христиане, но не негры, боготворили каждый своё божество. Негры боготворили свои члены, которые давали им возможность заработать в порнофильмах, потом вообще в киноиндустрии, затем в шоу-бизнесе, в религии, политике, и большой политике, после принятия присяги черномазым представителем большинства выборщиков, несущих тем самым своим выбором в мир смуту, неведомую ранее при правлении ястребов, понимавших, что желая мира, следует готовиться к войне, коий принцип никто не отменял, и отменить не мог, а желая так называемого добра и демократии, называемого добром и демократией либералами, волокущими человечество к Суду Всевышнего, на самом деле являешь возможность пришествия того, никто не знает чего, и называемое умным словечком парадигма. Вот парадигма и пришла. Не маленькая – пятьдесят мегатонн.
— Ты слышала, что война началась? — спросил черный у белой.
— Нас не коснется, мы заповедник. — Шуршаво повела ногами под простыню. Попросила: — Возьми меня ещё раз. Негр взялся.
Дразнящие брызги морской волны выволакивали чувство независимой юности, валяющейся в неге своего незнания действительности. Дельфины парами и по одному сновали туда-сюда, словно маршрутные такси океанических теплокровных млекопитающих, живущих своим счастьем пребывания в родной стихии и атакуя от нечего делать холоднокровных акул, избегавших жизнерадостных китообразных как черти дымовой завесы из ладана. Адриатика гуляла курортный сезон. Мулаты курили гашиш. Скандинавы пили водку. Англичане готовили зонты от солнца. Негры рвали презервативы, проникая внутрь адриатических проституток. Самый главный либеральный негр вспомнил Ку-клукс-клан и лихорадочно перематывал ассоциативные решения в голове в поиске нужного под воздействием новоявленной парадигмы, поедающей инфраструктуру вверенного ему хозяйства.
На вершине Эвереста пространство просматривалось на расстояние в тысячи километров. Двое стояли на самой высокой вершине мира, толчками прогоняя густую кровь по венам, теряя сознание от кислородного голодания, но взлетая душой ввысь настолько, что оттуда уже вернуться было невозможно. Кто бывал на подобных вершинах, знает это.
— Посмотри, – сказал один. – По–моему я вижу Монтенегро. И мне кажется, мою жену имеет негр.
— Когда кажется, нужно перекреститься, а для этого принять христианство.