— Есссть…
Протянула косяк майору. Тот взял. Прищурился. Втянул. Сказал:
— Это хорошо.
Протянул папиросу обратно. Взял позиционер ГЛОНАСС и стал всматриваться в дисплей. Не глядя, нащупал протянутую папиросу и снова втянул ароматный дым конопляного пластилина. Вдали громыхнул откат тяжелого разрыва, упруго пронесшись над притихшими домами волной детонации.
— Опять попали, — сказала сестра, откинувшись в бархатном кресле, стоящем на площадке для тенниса, окруженном кустами можжевельника, маячившими зеленью автономности частной собственности.
— Угу, — держа во рту папиросу, кивнул головой майор. — Добивают завод. Нафиг он им? Там ничего не делают три года.
— Значит, нужно, — рассудительно сказала сестра. — Останкино тоже зачем–то завалили.
— Это башня. Стратегическая цель.
— Этих целей слишком много. У нас может закончиться трава. И промедол. Что мне делать с трупами?
— Ничего. Пусть лежат. — Блеснул взглядом. — А что ты предложишь с ними делать? Закопать?
— Я не знаю. Копай, если тебе нужно. Но их очень много.
— Я об этом и говорю.
Свистяще пронеслась ещё одна ракета на высоте метров двадцати, уйдя из зоны видимости.
— Сейчас гахнет, — сказал майор. Посмотрел в прибор. — Да, опять по заводу.
— Послушай, а что это наши замолкли? — спросила сестра.
— Они зачищают Париж и всякие городишки помельче. Все там.
— А мы, выходит, остались здесь одни под ракетами?
— Чего одни? Китайцы на подлете.
— Я слышала, что китайцы будут зачищать Москву.
— Пусть чистят. Нам-то что? Мы задачу выполнили. Вон они лежат, исполнители. Человек семьсот.
— Больше.
— Ну больше. Какая теперь разница, когда живые сидят по норам, а мертвые рады что сдохли. Ширнемся?
— По половине.
— Хорошо.
Вкололи наркотик и иглы концентрации сжали мир в контрастную точку момента, прекрасного воплощением стоячего времени. Ракеты стали лететь одна за одной с периодом минут в пять. Рассвет поднимался над притихшими клумбами пригорода, мерцающими ореолом бутонов свежих майских роз.
— Красиво летят, — сказал майор. – Жизнь прекрасна, когда идет движение!
— Красиво, это точно. За кольцом, наверное, уже ничего нет.
— Как ничего? Всё не исчезнет. Мы же с тобой, например, есть?
— Да. Есть ещё как.
Вползла на майора и стала делать минет.
Клинья весенних крылатых красавиц совершенства, трудолюбия и религии поколения next прилетали из-за горизонта и ласково стирали ластиком технологий всю навороченную столетиями демагогию урбанизма, поедающего себя с эстетизмом амброзии.
Шло Новое Время!
фрагмент романа "мышеловка на эвересте"
Анестетическая мышь
Стальной гребень бронепоезда ввинтился в дремучий лес пригорода и пополз меж деревьями как механическая огнедышащая гусеница, неистово вращая свои суставчатые изгибы–шарниры и втягивая в себя колею, проложенную двести лет назад и рассекающую тёмный лес дипольной рапирой.
Шла гражданская война, наступившая после войны мировой. Электричество было практически отменено, нефтеперерабатывающие комплексы уничтожены и наступило время, которое безмолвно ждали сотни паровозов, стоящих на запасных путях в предшествии реинкарнации своего существования.
Дождались.
Ядерные взрывы противоракетного заслона вывели из строя все спутники GPS, ГЛОНАСС, а также прочие космические аппараты во всем их коммерческо–шпионском многообразии, включая МКС. Стратегические центры промышленности, атомные электростанции, гидроэнергетика и прочие объекты прекратили своё существование подлетом беспилотных самолетов и крылатых ракет, которые ещё успели попользоваться наведением GPS. И дело быстро завертелось. Наше дело, кто–то мог бы сказать.
Гламур ушел в подполье. В Париже бродили тройки лошадей. Духи выпили. Туристы стали местными. Местные жители стали злыми чертями антигуманоидами. Как, впрочем, и население всех мегаполисов.
Самогонная промышленность моментально заняла место наркокартелей, успев захватить контроль над запасами сахара. Наркокартели сжались в малые точечные предприятия с ограниченной ответственностью по причине невозможности передвижения в физическом пространстве. В Афганистане все рынки завалили опиумом, который не успел попасть в Европу и стал заполнять окружающее пространство в геометрической прогрессии явления неликвидного продукта. Наркоманы дергались в судорогах перехода на синий продукт, который, как и положено депрессанту, гнал их в петли и полеты с крыш многоэтажек, которые уцелели после ударной волны.