— Ну хорошо, Паркер. Но мне не нравится, что меня беспокоят во время обеда.
— Я прекрасно понимаю, ваше сиятельство, но молодая леди была очень настойчива.
Граф отодвинул стул и обратился к своему соседу:
— Я вынужден покинуть вас на несколько минут. Прошу вас поддерживать беседу.
— Можете быть в этом уверены! — ответил его друг.
Не торопясь, все еще хмурясь, граф вышел из столовой в роскошно отделанный коридор и направился к холлу.
Его особняк был одним из самых впечатляющих в Ньюмаркете, и, хотя граф всегда считал его лишь приютом на время скачек, его дом, несомненно, выдержал бы сравнение со старинными особняками в любых частях страны.
Сад был ухожен, деревья искусно подрезаны и защищали от жестоких ветров, которые дули, казалось, не переставая в этих местах.
Хотя день был теплый, к вечеру похолодало, и граф подумал, что, возможно, этим объясняется бледность лица с огромными глазами, которое повернулось к нему, когда он спускался по лестнице от парадной двери.
Девушка, так настойчиво желавшая говорить с ним, была маленькая и хрупкая, а из-под шляпы для верховой езды с огромными полями выбивались такие светлые волосы, что на мгновение в сумерках они показались графу седыми.
Потом он понял, что на самом деле девушка очень молода, почти дитя, но, Паркер не ошибся, она, без всяких сомнений, была леди. Удивительно, что в такой час ее не сопровождал хотя бы грум.
— Насколько я понимаю, вы хотели незамедлительно поговорить со мной, — обратился к ней граф.
— Со стороны вашего сиятельство очень любезно откликнуться на мою просьбу. Мне действительно было необходимо увидеться с вами!
Голос у девушки был низкий и музыкальный, но в нем звучало отчаяние, которое не ускользнуло от внимания графа.
Он стоял, пристально рассматривая ее. Она, казалось, ждала, что он заговорит, но, не дождавшись, с усилием продолжила:
— Не могли бы вы посмотреть моего коня с тем, чтобы купить его?
— Он ваш?
— Да, мой. Клянусь вам… он — мой… но я хочу, чтобы вы владели им.
— Почему же? — рассеянно поинтересовался граф.
Девушка оглянулась через плечо, будто опасаясь, что их могут подслушать.
— Может быть, вы посмотрите Звездного, и, если вы согласитесь купить его, на что я очень надеюсь, тогда я смогу объяснить вам, почему это так необходимо. Но я не хотела бы, чтобы кто-нибудь еще слышал это.
Действительно, рядом с лестницей стоял грум, готовый отвести лошадь в конюшню, если это понадобится, а два лакея вышли вместе с графом и теперь стояли по обе стороны от двери в ожидании приказаний.
Граф молча внимательно осмотрел жеребца, отметив про себя, что животное представляет собой прекрасный экземпляр своей породы с красивой отлично посаженной головой.
Черный как смоль, с белой звездочкой на носу, жеребец, несомненно, мог украсить конюшни графа и, похоже, обещал оказаться незаменимым для охоты верхом.
Верный своей манере делать хорошо все, за что бы он ни брался, граф еще раз тщательно осмотрел коня спереди и с боков, затем, похлопав его по шее, произнес:
— Кажется, вашему коню четыре года.
— И три месяца, ваше сиятельство.
— У вас есть его родословная?
— Да, ваше сиятельство.
— Очень хорошо, — сказал граф. — Я отправлю его в конюшни, а мы зайдем в дом, и вы сообщите мне вашу великую тайну, которую можно поведать только наедине.
Его голос звучал язвительно, ибо он считал, что ее вторжению в такой час в его дом не может быть оправдания.
Девушка протянула руку и коснулась коня, словно стараясь успокоить его, а тот повернул к ней голову, глядя на хозяйку умными глазами, и потерся об нее носом. Затем, по знаку графа, подошел грум и повел коня по направлению к конюшням, а девушка поднялась по ступенькам вслед за графом.
Они вошли в холл, и он повел ее в свой кабинет, где обычно принимал посетителей.
Лакей отворил перед ними дверь, и граф со своей спутницей вошли в комнату, по стенам которой висели изображения лошадей, исполненные величайшими художниками последних двух столетий.
Пойнтон привык к тому, что все, кто впервые входил в его кабинет, начинали восхищаться сначала картинами, а затем убранством комнаты с темно-красными кожаными диванами и креслами.
Стол и другая мебель в комнате тоже являли собой выдающиеся примеры гения Роберта Адама .
Но на этот раз посетитель, вернее, посетительница графа остановилась в дверях, глядя на него молящим взглядом.
— Присаживайтесь, — предложил он, — и кратко, так как меня ожидают гости, расскажите в чем дело.
— Я очень… признательна вам за то, что вы… приняли меня, ваше сиятельство.
С этими словами девушка села на краешек кресла. Она сняла перчатки для верховой езды, и по тому, как она сжала руки, граф увидел, что она нервничает.
— Прежде чем вы начнете, — сказал он, — назовите свое имя.
— Кледра, ваше сиятельство. Кледра Мелфорд.
Граф посмотрел на нее с удивлением:
— Мелфорд? Вы не родственница сэра Уолтера Мелфорда, который устраивает завтра аукцион?
— Он мой дядя.
— Ваш дядя? А вы просите меня купить вашего коня сегодня, не дожидаясь аукциона?
— Звездный не выставляется завтра на аукционе, ваше сиятельство. Он будет продан… тайно… одному человеку, который… будет плохо с ним обращаться.
Видя, что граф смотрит на нее скептически, девушка с жаром воскликнула:
— Это правда! Клянусь вам, мой дядя собирается продать Звездного человеку по имени Баубранк, который известен… своей жестокостью.
Она с отчаянием посмотрела на графа:
— Я скорее… убью Звездного сама, чем допущу, чтобы он страдал.
Ей показалось, что граф оглядел ее весьма скептически, явно подозревая, что она просто истеричка, но все-таки девушка продолжала:
— Г-н Баубранк так жестоко обращается со своими лошадьми, что трое из них умерли в прошлом году от истощения. И их бьют во время каждой поездки, потому что он считает, что только так их можно заставить бежать быстрее.
— Баубранк! Вы имеете в виду человека, который владеет постоялым двором и поставляет лошадей для почтовых карет и других экипажей в Ньюмаркете?
— Да, ваше сиятельство, я так и думала, что вы слышали о нем.
— И вы говорите, он жестоко обращается со своими животными? Но это же невыгодно для него.
— Он не только бесчувственный, но и много пьет, милорд.
И снова Кледра подумала, что ее слова не произвели никакого впечатления на графа.
— Пожалуйста… пожалуйста, поверьте мне, — взмолилась она. — Дядя Уолтер продает Звездного этому человеку, просто чтобы причинить мне боль. Он знает, что, если я буду думать, что Звездный… так страдает, я захочу умереть.
— С чего бы вашему дяде желать, чтобы вы были несчастливы? — удивился граф.
— Потому что он ненавидит меня, так же, как ненавидел моего отца.
— Вы хотите сказать, что ваш отец умер?
— Да, он скончался четыре месяца назад. Он и мама погибли при несчастном случае. Мне пришлось поселиться у дяди, так как больше некуда было идти.
Граф молчал, и через мгновение девушка заговорила снова:
— У папы не было денег… Одни долги. Но Звездный принадлежит мне. Он был зарегистрирован на мое имя, и поэтому дядя Уолтер не смог заявить на него права. Сейчас он говорит, что лошадь следует продать, чтобы оплатить мое проживание в его доме. А так как он мой опекун, я не могу противиться его воле.
— Поэтому вы хотите, чтобы я купил вашего жеребца раньше, чем он попадет в руки этого Баубранка.
— Да, милорд.
— И передал вам деньги, полагаю?
— О нет, это как раз то, о чем я еще хотела попросить вас. Когда приехал дядя Уолтер и забрал меня из дома, где я жила с мамой и папой в Эссексе, он отказался назначить пенсию старой служанке, которая заботилась обо мне с самого детства, и конюху, который ухаживал за папиными лошадьми и который был почти членом семьи для нас. Он оставил их без единого пенни, милорд, — с надрывом проговорила девушка, — кроме тех крох, которые я смогла им дать, продав мамины драгоценности втайне от дяди Уолтера.