— Первое, что от вас требуется, — помочь пехоте подняться в атаку. А для этого необходимо совместно с
артиллерией подавить огневую систему противника. Вторая ваша задача состоит в том, чтобы не
допустить подхода к полю боя резервов противника. И третья, — маршал поднял руки и словно поймав
что-то невидимое потянул к себе, — повести технику, подвижные войска, входящие в прорыв. Прикройте
их от ударов артиллерии и, разумеется, авиации противника. Конкретные задачи по времени и месту
получите от командующего армией.
И последнее, что я хочу вам сказать, держите тесную связь с наземными войсками. Всегда старайтесь
быть в курсе боевой обстановки. Всемерно помогайте пехоте. Действуйте как можно ближе к ней, но так, чтобы не поразить ее осколками. Приготовьтесь к частым перебазированиям. Мы будем спешить и, может быть, это прозвучит парадоксально, требуем: не отставайте от пехоты! Пехота должна постоянно
чувствовать вашу помощь. Через шесть — семь дней мы выйдем к Березине. Эта операция — начало
конца фашистской Германии.
Последние фразы были произнесены просто, без пафоса, но убедительно. Так говорят, когда уверены в
своих силах.
Совещание закончилось. Маршал встал, простился с нами и вышел. Ему предстояло ехать дальше, быть
может, к пехоте.
После совещания мне пришлось проститься с командиром корпуса генералом В. А. Ушаковым. Он
назначен координировать в операции действия трех корпусов. Я остался за него. Перед отлетом зашел к
начальнику штаба армии и получил номера целей корпусу для бомбометания. [121]
В тот же день пригласил к себе командиров дивизий генералов Г. П. Котляра и В. А. Сандалова, изложил
им указания маршала Василевского, устно поставил боевую задачу.
Генералы не скрывают своего возбуждения. Они только пытаются уточнить:
— А когда все же? Хотя бы приблизительно.
— Не знаю. Возможно, послезавтра. Ясно одно, что в нашем распоряжении для подготовки только одни
сутки — двадцать второе июня.
Затем, как всегда, заходит разговор о минимальной высоте бомбометания. Ох уж эта минимальная
высота! Кому же хочется действовать ниже тысячи метров! Ведь «Петляков-2» уязвим даже от пехотного
огня, не говоря о зенитном. К сожалению, погода в последнее время туманная, облачная, если
поднимешься на километр, цель не разглядишь.
Напоминаю командирам указание А. М. Василевского о том, что успех наступления будет во многом
зависеть от авиационной и артиллерийской подготовки. Сила нашего удара должна быть большой, чтобы
подавить противника, снизить его сопротивляемость.
— Значит, вылетать во что бы то ни стало? — спрашивает Котляр.
— Да! И назад с грузом не возвращаться!
Командиры наших 4-й и 5-й дивизий всю войну негласно соревновались. Каждый из них ревниво следил
за боевыми делами другого и старался не отстать. Генералы часто сами отправлялись в боевые вылеты, хотя они имели моральное право руководить дивизиями по радио с земли. Оба отличные летчики, Герои
Советского Союза и, кстати сказать, оба за войну совершили одинаковое количество боевых вылетов —
по 105.
Сейчас Сандалов оказался впереди и доволен. У него готовы к действию на девятку самолетов больше, чем у друга. Но и Котляр заявляет, что шесть Пе-2 в ремонте и скоро прибудут.
Пока мы толковали, прилетел командир истребительной дивизии полковник Нога. Нас радует, что
взаимодействует с нами 322-я дивизия, — полковник Нога славится надежным прикрытием. [122]
В заключение договорились о действиях на завтра. Решили, что с утра все ведущие девяток в
сопровождении командиров истребительных эскадрилий сделают заход вдоль фронта, «отметят»
бомбами свои цели и сфотографируют их.
Мы надеялись, что этот небольшой удар не вызовет подозрений противника. Скорее всего он будет
рассматриваться им, как «юбилейное» напоминание о третьей годовщине войны.
Как и следовало ожидать, утром 22 июня во главе своих Пе-2 вылетели сами Котляр и Сандалов. Разведка
прошла удачно. К 12 часам поступили фотоснимки. Нас радовало мастерство ведущих штурманов — ни
одной ошибки в распознавании целей...
22 часа. Темнеет. С запада натягивает туманную пелену.
Весь штаб на узле связи. Все наэлектризованы — ждем сообщения о начале действий. Невольно думаю, если мы так напряжены и волнуемся, то каково же приходится тем, кто отвечает за всю операцию?
В 23 часа позвонил командарм 1-й воздушной генерал-полковник Хрюкин. Подробно расспросил о
готовности, пожелал успехов.
И опять долгое, тревожное ожидание. Стрелки часов будто остановились. Но вот, наконец, в 1 час 45
минут 23 июня нам сообщили время атаки и порядок действия. Авиации для бомбежки отводится всего
10 минут — с 6 до 6 часов 10 минут.
Стучат телеграфные аппараты. На противоположных концах линий командиры дивизий. Они приняли
телеграмму, отвечают: «Время ясно».
Время-то ясно, да погода не радует. Туман стоит такой, что в десяти шагах ничего не видно. И зачем он, туман, существует в природе? Во всяком случае для нас, авиаторов, нет врага противнее и злее. Прошли
десятилетия развития авиации, пройдут и еще десятилетия. Но, мне думается, как бы ни была
совершенна техника автоматического управления, туман еще долго будет портить кровь и нервы
летчикам!
4 часа 30 минут. На шести аэродромах корпуса уже давно опробованы моторы. Летчики, штурманы и
стрелки сидят в самолетах. Расчехлены полковые знамена и вынесены на старт. [123]
К счастью, туман начинает отрьваться от земли и поднимается вверх. Но как медленно все это
происходит! Горизонт очистился, но высота облачности не больше ста метров.
До вылета считанные минуты. Опоздай мы с уда ром — и можно поразить своих, когда они двинутся в
атаку.
Командиры дивизий у телефонов. Говорю с ними одновременно:
— Как дела?
— Туман поднялся метров на двести, — сообщает Котляр.
— У меня даже больше, — говорит Сандалов.
— Ну так что будем делать?
Котляр заявляет:
— Сандалов ближе к западу. Как он думает?
Я понимаю их, никому не хочется первым сказать: «Бомбить не могу, облачность не позволяет». Ведь
наши самолеты везут бомбы по 100 и 250 килограммов. Сбрасывать их можно с высоты не менее 500
метров, иначе свои же бомбы поразить могут.
Мне хочется проверить обстановку у соседей. Спрашиваю об этом штаб армии. Командарма нет, он на
НП генерала Черняховского. Начальник штаба говорит:
— С погодой везде плохо. Словом, сами решайте.
Я представляю себе положение генерала Хрюкина на наблюдательном пункте командующего фронтом.
Если мы не вылетим, на него будут обращены взгляды и, как всегда в таких случаях, кое-кто посетует:
— Где же твоя хваленая авиация?
Прошло еще 20 минут. Сандалов докладывает:
— Облачность поднялась на триста. Пока до целей дойдем еще поднимется, можно будет работать.
Передаю его слова Котляру. Тот отвечает:
— А у меня все готово. Жду только команды.
— Вылетайте!
В 5 часов 45 минут на командном пункте корпуса взвизгнули стекла. Послышался ровный
непрекращающийся гул. Началась артподготовка. Потом гул усиливается, к нему примешивается
ревущий стон многих моторов, и тогда тихое взвизгивание стекол переходит [124] в мерное дребезжание.
На фоне сероватой облачной пелены мы видим грозные в своей симметричной красоте девятки
пикировщиков, идущих на запад. Как Сандалов и предполагал, чем ближе к линии фронта, тем
облачность выше. Над целями высота ее 600 метров.
Точно в срок, минута в минуту, авиация заменила артиллерию. На прижатую к земле немецкую пехоту в
течение 10 минут сыпались бомбы.