— Но и не ко мне же кавалеры! Чувствую, пришли тебя сватать.
— Что ты говоришь, мама! Глупость какая! Иди к ним, а я не пойду. Скажи, что заболела, что сплю. Что угодно…
Полина Варфоломеевна притянула Люду к себе и поцеловала в лоб.
— Хорошо, — сочувственно сказала она. — Я им скажу, что ты к докладу готовишься. Посидят и уйдут.
Но не таков был Петр Бобров, чтобы уйти… Он вошел к Люде в комнату и остановился за спиной. Она сидела, склонившись над развернутой книгой, не находя в себе силы поднять голову и взглянуть на него.
— Ты к лекции готовишься, Люда?.. — спросил Петр, и хотел добавить: «труженица моя», но постеснялся, опасаясь, как бы кто не услышал за дверью. Наконец Люда посмотрела на него.
— К лекции я уже давно приготовилась.
Летчик без труда уловил сухость в ее голосе. «По всей вероятности, мое письмецо не доставило ей удовольствия», — с досадой подумал он.
— Ты устала, Люда, да? — спросил он нежно.
— Усталость тут ни при чем… Иди, Петя, туда. Тебя ждут. Неудобно, мы будто заперлись…
— Но, Люда, — запротестовал был Бобров.
— Иди! — повторила она требовательно.
Бобров глянул на дверь с таким подавленным видом, словно за нею его ожидал еще более сильный удар.
— Ну, если так надо, раз ты просишь… — смущенно проговорил он.
— Я требую, Петя.
Хотелось что-нибуть сказать ей, безразлично что, лишь бы облегчить свое неловкое положение. Но никакие слова не приходили на ум. И это еще больше обескураживало. «Какой я осел! — мысленно ругал он себя. — Так глупо — писать и посылать на домашний адрес…»
— Когда же мы встретимся?
— Когда-нибудь… — ответила Люда мягче. — Иди! Тебя ждут, ну!..
Бобров затрепетал от счастья, заметив появившуюся на ее лице улыбку. «Оказывается, буря не носит серьезного характера». А когда он взял ее руку, Люда неожиданно пожала его горячие пальцы.
— Сегодня столько дел… Я никак не мог забежать, поверь и прости!..
— Ну, ладно уже, ладно, — совсем мягко молвила она, подталкивая его к двери. — И позлиться на тебя нельзя как следует… Но все же иди туда, Петя, а то Федор Иванович сбежит.
…Макаров сидел за столом против Михаила Казимировича, курил папиросу.
— Нынешняя жизнь насыщена удивительными идеями, — витиевато говорил Давыдович, навалившись грудью на край стола. — Мы переживаем эпоху могучего покорения природы, и, надо сказать, она все щедрее и щедрее раскрывает человеку свои тайны. Да, да, Федор Иванович!
Макаров легонько постучал папиросой по пепельнице, усмехнулся.
— А мне кажется, чем дальше, тем она упорнее сопротивляется.
Давыдович подумал немного и согласился:
— Да, пожалуй, вы правы, Федор Иванович. Запустить бумажного змея было куда легче, чем вам сейчас поднимать в воздух могучие реактивные самолеты.
— Весьма справедливо! — тотчас согласился Макаров, явно тяготясь разговором на эту тему.
Он обрадовался, когда сюда вошел Бобров, и быстро поднялся ему навстречу.
— Ну, кажется, нам время, — проговорил летчик, вглянув на часы. — Полина Варфоломеевна, Михаил Казимирович, благодарим вас за добрый прием.
Поклонившись и приложив руки к груди, хозяин ответил:
— Наша вам взаимная благодарность, Петр Алексеевич. Всегда рады! Милости просим запросто к нам.
Макаров согласился с предложением Боброва пройтись, подышать немного морозным воздухом. Очутившись на улице, он спросил:
— Ну, что, Петя?
— Одно могу сказать, — с воодушевлением ответил Бобров. — С каждым часом я люблю ее все больше и больше! Больше, к сожалению, ничего…
— Ну, ну, капитан, не падай духом! — рассмеялся Макаров, хлопнув изо всех сил по плечу летчика. — Я уже вижу тебя, черта, мужем Людмилы и… завидую.
Глава шестая
Проснувшись утром, Люда сбросила одеяло и вскочила с теплой постели. Шлепая тапочками по холодному полу, подбежала к столу, включила репродуктор. Она регулярно занималась утренней гимнастикой. После физкультурных упражнений принялась за туалет. Распустив косы на плечи, стала расчесывать густые волосы, то и дело встряхивая головой, отбрасывая их на спину. Все в ней было красиво — дышащее здоровьем гибкое тело, полная грудь, крепкие руки. Плотно сжатые губы придавали ее лицу немного рассерженное выражение, но большие серые глаза, с лукавинкой выглядывавшие из-под длинных ресниц, смягчали это выражение. Усаживая ее завтракать, Полина Варфоломеевна спросила обеспокоенно:
— Ты на ноги что оденешь, дочка? Не лучше ли сапоги?.. На дворе мороза нет, может потеплеть.