— Я боты надену.
— А зонтик принести? Не дай бог — дождь.
— Да ну, мама, допотопный он!
— Сделан то после потопа. Возьми на всякий случай, — настаивала Полина Варфоломеевна.
Люда не любила, чтобы ее упрашивали, согласилась. Помолчав некоторое время, Полина Варфоломеевна поинтересовалась:
— Что там у вас с Василием Васильевичем? Будто с работы увольнять его намереваются? И за что бы такое?..
— Да кто эту чепуху разносит по свету? Власов двадцать лет работает конструктором. За что его увольнять?
— Пожалуй, что так, — проговорила мать, ничуть не обидевшись на резкий тон дочери. — Зонтик принесу, подожди минутку.
Когда Люда уже выходила, мать будто невзначай спросила:
— С Петей знакомство то у тебя давно ли?
— А что такое?..
— Он характером как же?
— Не знаю, есть ли у него характер, — усмехнулась Люда.
— У тебя то есть. А ему и ни к чему бы такой, как у тебя.
— Как это?! — удивилась Люда. — Без характера человеку?
— И даже обыкновенно. Характерный человек другому такому же характерному нипочем не уступит. И не жизнь тогда пойдет, а сплошное нравоучение. Каждый будет стараться осилить другого. Значит, вечные нелады в семейной жизни.
Пытливо взглянув на мать, Люда подумала: «По своей жизни сделала вывод». Вспомнила когда-то случайно подслушанную жалобу матери на отца: «Неспокойный человек. Коротаем время, а не живем. Душой еврей не обогрел он меня. И в сердце не приютил. Мы не в меру характерные оба».
— Надо, чтобы он из твоей воли не выходил, — невозмутимо продолжала Полина Варфоломеевна. — Сама то ты ершистая. Ну, значит, муж должен быть податливым человеком. И полюбит он тебя за твою силу воли, а ты его — за уступчивость да обходительность. Не коса же на камень, как у нас с твоим отцом…
— Мама, но ведь я завтра еще не выхожу замуж, — удивилась Люда настойчивости матери.
— Не завтра, так послезавтра. Сколько тебе в девках сидеть?
На улице погода стояла сырая, чувствовалось приближение весны. Размашисто шагая к трамваю, Люда ощущала, как постепенно мысли ее яснели, как дышалось легче и свободнее, чем дома.
В конструкторской она встретилась с уборщицей — женщиной пожилой, но здоровой и бодрой, с изъеденным оспой лицом, с большими бесцветными глазами. _
— Сегодня я первая, тетя Поля? — спросила Люда.
— Как бы не так! Сам то давно уже здесь. Вон заперся, и не пойму, как убрать у него в кабинете.
— Федор Иванович здесь?
— Колдует уже! И в дверь не постучи к нему. Раньше как-то случилось, так же вот, поутру было, зашла я в кабинет, а он сам с собой в разговор вступил. Я даже испугалась, что бы такое с человеком. А он о небе, о фюзеляже, потом про встречный ветер… И спорит сам с собой, будто с другим. Много ли надо человеку, чтобы рехнуться? Я назад, назад, да к Семену Петровичу, дескать так-то и так, чисто все про Федора Ивановича и рассказала. «А вы чаем его напоили? — директор то меня спрашивает, а сам посмеивается: — Вот этого, говорит, не забывайте, Пелагея Дмитриевна»…
— Значит, засел? — невольно вздохнув, переспросила Люда.
— Надолго теперь!
— Да, пожалуй…
Люда знала Макарова — не выйдет, пока не добьется задуманного.
Заглядевшись на модель самолета, она не заметила, как в зал вошел Бобров и остановился на небольшом расстояние у нее за спиной."Неужели ей тоже нелегко согласиться с Федором? — подумал Бобров. — Конечно, вложено много труда, затрачено много энергии, дорогого времени…»
Бобров негромко кашлянул. Люда быстро оглянулась.
— А-а, Петя!.. Ты что хотел?
— Зашел повидать Власова, — с улыбкой объяснил летчик. — А встретил тебя. Здравствуй, хорошая! Поза у тебя, знаешь, была такая, будто ты молилась на творение ума человеческого.
— Что тут молиться!.. — с досадой сказала Люда и безнадежно махнула рукой.
Бобров подошел к ней вплотную, спросил, заглядывая в глаза:
— А ты как на все это смотришь, скажи честно. Какое твое мнение?
— Мое мнение?.. — в раздумье проговорила Люда, склонив голову. — Я всегда прежде изумлялась энтузиазму Власова. Училась у него. И было чему! Потом вдруг Макарова назначили ведущим! Я боялась, что Власов обидится. Но первое время мирно тут было у нас, в согласии работали…
— А потом?
— Потом Федор Иванович, как ведущий, стал вносить новое, отрицая многое из того, перед чем прежде мы преклонялись. Мне казалось, что Василий Васильевич прислушивается к его мнению. И вдруг — заспорили. Они хорошие оба… но порой мне кажется, что Макаров нарочито отрицает то, во что Власов верит… Бобров улыбнулся.