— Ну, не буду мешать. Желаю тебе, Федор Иванович, успехов. От всего сердца желаю!
— Спасибо, Григорий Лукич! Хотя бы все мне так желали.
— А что, есть и недоброжелатели? — заинтересовался Веселов. — Кого имеешь в виду?
Макаров уже пожалел, что вырвалось это. Он имел в виду главного инженера Грищука. Но жаловаться не хотелось.
— Что же ты молчишь?
В его мыслях уже готовы были слова о том, что конструктор, создатель современного самолета, не только ищет сам, но и руководит поисками всего коллектива инженеров самых различных специальностей. Он обобщает труд исследователей. Конструктор должен уметь разобраться в ошибках своих отдаленных и близких предшественников, но в первую очередь в своих собственных. Однако все эти слова вдруг показались ему сейчас неуместными. Он начал с конца.
— Григорий Лукич, современному конструктору приходится ставить перед собой и перед коллективом одну задачу: создать машину лучше той, какая есть… Идя в этом направлении, я стал перед фактом, что. новая машина потребует дополнительного оборудования. А значит, самолет будет утяжеляться. Но этого надо избежать во что бы то ни стало! Где же выход?
— В облегчении веса деталей при сохранении прочности.
— Именно с этим вопросом я и обратился к главному инженеру. Хотел поделиться с ним, как с опытным человеком. Разговор же получился грустный…
— Почему?
— Я про облегчение материалов, а он: «Что, в тупик зашли? Вас предупреждали…» Оказывается, главный инженер совершенно не понимает основной идеи конструктора…
Веселов нахмурился. Он отлично понимал, что в душе Макарова гораздо больше обиды, чем он сейчас высказал. Вернулся к столу, посмотрел внимательно в глаза.
— Не тяни, Федор Иванович. Выкладывай все начистоту.
…В это время Власов с тревогой подстерегал, когда парторг выйдет из кабинета ведущего конструктора. Хотелось узнать, решило ли что-нибудь партбюро по его заявлению. Как только дверь распахнулась, он тотчас двинулся навстречу Веселову, поздоровался, пригласил к своему столу.
— У тебя, Василий Васильевич, нет закурить? — неожиданно спросил парторг.
Взяв папиросу, он на мгновение задержал внимательный взгляд на Власове. Конструктор сильно изменился за последнее время, лицо словно обтаяло, осунулось, постарело.
— Значит, сидим и созерцаем? — раскурив папиросу, спросил парторг.
Власов сделал вид, что не донял намека. Впрочем, его и не смутил этот прозрачный вопрос. Его больше интересовал результат разговора, только что состоявшегося в кабинете Макарова, и судьба заявления.
— Что же ты молчишь, Василий Васильевич?
— Я рассчитывал услышать ваш ответ, Григорий Лукич.
— На незаданный вопрос?
— На мое заявление.
— Вот о чем! Оказывается, ты еще не забыл о своей «грамоте», — усмехнулся Веселов и потянулся рукой к нагрудному карману. — На, возьми обратно и подальше спрячь! Василий Васильевич, вранье, что дранье: того и гляди — руки занозишь. Это, брат, русская пословица.
— Что вы этим хотите сказать, Григорий Лукич?
— Хочу попросить: никогда никому не говори, что такое заявление когда-то было тобой написано. По дружески советую. А то люди узнают, подумают, как мог такой почтенный, убеленный сединой человек заниматься, мягко говоря, сочинительством? Я довольно внимательно и не один раз прочитал твою писульку. Она, брат, того — плохо написана, сказать по правде!
Власов словно онемел, как будто рот ему сковало холодом. Все мысли сразу выскочили из головы. Некоторое время он не знал, с чего возобновить разговор. Но и молчание становилось невыносимым. Наконец собрался с духом.
— Это ответ партбюро или ваш личный?
— Разве ты не согласен?
Но чей это ответ? — настаивал Власов, обретая уже и дар речи, и нужные интонации, которыми хотел подчеркнуть свое возмущение.
Веселов размял окурок в пепельнице и медленно поднялся.
— Я дал тебе добрый совет, Василий Васильевич, — сказал он укоризненно. — Напрасно ты клевещешь на Макарова. Он делает большое государственное дело. Радуйся же, что он твой ученик, и прекрати становиться в «оппозицию». Знаешь, кое у кого создается мнение, что твоими поступками двигает этакое скверное самолюбие. Ей-богу, не вру, сам слышал.
— Благодарю за наставление, — потупившись обронил конструктор.
А когда приподнял голову, увидел Веселова уже около двери. Стиснул зубы, чтобы не заскрежетать от возмущения.
Перед концом рабочего дня в конструкторскую вошел Петр Бобров. Широко ставя ноги, словно под ним покачивался пол, направился в кабинет Макарова.