Английская танковая бригада была смята и разбита наголову у монастыря, но части маори[16] шесть раз отражали атаки немецкой пехоты в ущелье Пиниос, бросаясь прямо на пулеметные гнезда с криком, от которого кровь стыла в жилах. А в одном месте семьсот австралийцев двое суток сдерживали натиск двадцатипятитысячной немецкой армии. Австралийский батальон долго держался против двух немецких дивизий, но у фрицев были танки и орудия, и это в конце концов помогло им прорваться.
Когда мое отделение пробивалось вперед под проливным дождем, в полном мраке, я получил свою порцию свинца и подумал, что тут мне и крышка; должно быть, я тогда свернул с дороги, не желая быть обузой для ребят. До побережья было еще далеко.
Утром я очнулся и увидел дорогу, заваленную грудами тел и взорванными танками. Я отполз в сторону и залег в кустах. Весь день у меня над головой проносились немецкие самолеты и вокруг рвались бомбы — казалось, фрицы хотели взорвать всю окрестность. Пехота, танки и броневики сплошным потоком двигались по дороге. Ночью меня подобрал какой-то крестьянин-грек и волоком оттащил к себе в хижину. Женщины перевязали мне рану. У меня была пустячная царапина на голове, но я был оглушен и потерял много крови. Тамошние крестьяне — бедняки, каких свет не видал. Они кормили меня хлебом и поили вином, пока я не стал на ноги. Тогда старик пошел со мной на берег. У него был родственник рыбак, и тот взялся переправить меня в своей лодке к берегам Крита. Да, черт возьми, эти греческие крестьяне были добры к нам — ведь они рисковали жизнью, пряча у себя австралийского солдата.
Никто не проронил ни слова, и Билл, словно желая сгладить гнетущее впечатление, произведенное на слушателей его рассказом, заговорил с деланной веселостью:
— Когда ребята вдруг увидели меня, они решили, что я явился с того света. На мне был только спасательный пояс, когда я приплыл к берегу, и у какого-то рыбака я выпросил старые штаны. Этот рыбак сказал мне, что селение занято нацистами, а наши части удерживают позицию позади селения. Я пробирался к своим, пользуясь каждым придорожным кустиком, как вдруг началось такое, что не приведи господь! Пули так и свистели вокруг. Оказывается, я нарвался прямо на наше сторожевое охранение, и они, конечно, церемониться не стали. Решили, что я шпион.
Билл рассмеялся, но даже Тэсси не вторил ему. Динни и Тупая Кирка сделали все же неудачную попытку поддержать Билла, однако их сдавленный смех прозвучал не очень убедительно.
А Сэм Маллет пробормотал:
— Ты такого порассказал, Билл, что нам и не снилось. Читать-то мы, конечно, про все это читали, а как-то ясно себе не представляешь… И подумать только, что проклятая война еще идет и везде и всюду творится то же самое — вся эта неразбериха, и кровь, и геройство, о котором большинство даже не подозревает.
— Да, война идет, — сказал Билл серьезно, — и будет идти до тех пор, пока мы не побьем фашистов. То, что случилось в Греции и в других странах Европы, где нацистам удался их блицкриг, может случиться и у нас… хотя нам здесь угрожают японцы, а не немцы. Тактика-то у них одна. Но у нас найдутся люди, которые скорее погибнут, чем покорятся им. Нам было трудно, потому что не хватало танков, орудий. Теперь их поставляют янки. А в Европе русские скоро сметут с лица земли гитлеровские полчища.
— Ты веришь в это, Билл?
— А как ты думаешь? — Билл вскочил, потянулся, и улыбка осветила его лицо, словно он уж видел перед собою счастливое, светлое будущее. — Конечно, верю! Ведь потому-то и терпишь все, как бы трудно ни приходилось.