Это было ее первое самостоятельное путешествие, и уезжала она в крайнем возбуждении, взяв с собой только небольшой чемоданчик да пакет с вечерним платьем, завернутым в шелковистую папиросную бумагу. «Не к чему возиться с багажом, когда едешь всего на два-три дня», — заявила она. Тому стало как будто лучше, и Эйли пошла проводить Дафну на вокзал.
— Дафна так поцеловала меня на прощанье, точно уезжает на несколько месяцев, — рассказывала потом Эйли Биллу. — Должно быть, беспокоится за отца. Ты ведь знаешь, какие они друзья.
— Все будет в порядке, — утешал ее Билл, хотя и сам был немало встревожен тем, что Дафна взяла вдруг и уехала, когда Том так болен.
На всякий случай Билл заглянул к О'Брайену и увидел Уолли на обычном месте, за стойкой. Это рассеяло пробудившееся было в нем подозрение, не поехал ли Уолли тоже к морю — на субботу и воскресенье.
На следующий день пришла телеграмма от Дафны, она сообщала, что доехала благополучно, и Билл подумал, что его дурные предчувствия, пожалуй, ни на чем не основаны.
В субботу состояние Тома резко ухудшилось. Эйли всю ночь провела у его постели. Наутро доктор предупредил ее, что Том не протянет более двух суток.
Всю эту неделю Эйли, снедаемая тревогой, день и ночь не отходила от постели мужа. Она уже давно знала, что Том обречен, но сейчас, услышав, что спасения нет, не выдержала и горько зарыдала. У Билла сердце разрывалось, глядя на нее. Он обнял ее и прижал к груди.
— Ох, Билл, — говорила сквозь рыдания Эйли, — я этого не вынесу. Том, родной мой! Сколько он выстрадал за эти годы, и как тяжело было смотреть на его муки, зная, что ты ничем не в силах ему помочь. И сейчас он так ужасно ослаб, так страдает — это жестоко! Не лучше ли было отправить его в санаторий? Он ведь хотел уехать, чтобы не быть нам в тягость. Как будто что-нибудь может быть мне в тягость, если это для него! Хорошо хоть, что он здесь, с нами, и мы можем что-то сделать, как-то облегчить его муки. Он спрашивал про Дафну. Как бы я хотела, чтоб она была дома.
— Ну, не надо, не надо так, — ласково уговаривал ее Билл, не находя слов для утешения. — Я пошлю ей телеграмму.
— Что ж это я плачу, — опомнилась вдруг Эйли, с трудом взяв себя в руки. — Том расстроится, если увидит, что я плакала.
Билл заставил ее пойти к себе и лечь.
— Я посижу эту ночь с Томом, — сказал он. — Тебе надо поспать, Эйли.
— Молодчина, — еле слышно прошептал Том, когда Билл опустился на стул у его постели. Он догадался, что это Билл заставил Эйли немного отдохнуть.
Тому было трудно много говорить: при малейшем усилии дыхание со свистом вырывалось у него из груди, но глаза его красноречиво поведали Биллу то, что было у него на душе. И, взяв больного за руку, Билл ответил на его немую просьбу:
— Все будет хорошо, Том. Я позабочусь об Эйли, и о малышах, и о нашем деле. Твоя жизнь была неустанной борьбой, товарищ и друг! Ты показал мне, как надо жить. И я не пожалею сил, чтобы стать таким, как ты, Ты это знаешь, правда?
В блестящем, уже неподвижном взгляде Тома затеплился слабый огонек сознания — частица той силы, которая направляла его в жизни.
— Лучше… — прошептал он. — Ты сделаешь больше и лучше, чем я, сынок.
— Не напрягайся. Том. Я знаю, что ты хочешь сказать. Можешь мне не говорить этого. Постарайся успокоиться и лежать смирно, Дафна скоро вернется.
Словно повинуясь Биллу, Том отпустил его руку и закрыл глаза.
— Дафна… дождаться бы… увидеть ее…
— Дафна! Бедная маленькая Дафна, — невнятно пробормотал он минуту спустя. — Она… попала в беду… в большую беду… Дафна! Дафна! — уже совсем тихо позвал он, и протяжный стон замер на его губах.
«Он, кажется, бредит», — подумал Билл. Том весь день был в беспамятстве, да и теперь мысли его блуждали. Кто знает, какой тяжкий кошмар исторг этот крик из его груди.
— Успокойся, я позабочусь о Дафне, — шепотом сказал Билл, чтобы не разбудить Тома; однако его встревожили слова умирающего, это смутное предчувствие, что с Дафной что-то стряслось.
Ночь прошла спокойно. Сидя у постели Тома и следя при слабом свете настольной лампы за выражением его исхудавшего до неузнаваемости лица, прислушиваясь к его тяжелому дыханию, Билл проклинал рудники и их хозяев — что они сделали с таким человеком, как Том Гауг! Какая чистая, благородная душа, думал Билл. Кого еще сможет он так любить и кем так восхищаться?
Заря еще только занималась, когда Эйли пришла сменить Билла, и он отправился соснуть часок-другой, прежде чем идти на работу.
Он хотел было послать Дафне телеграмму, чтобы она непременно выехала завтрашним экспрессом, хотя ее и так ждали в этот день домой. Но Дафна уезжала в такой спешке, а Эйли так волновалась из-за Тома, что позабыла взять у дочери адрес ее подруги. Как ни взволновало Билла это обстоятельство, у него хватило духа не дать Эйли почувствовать свою тревогу.