Молодой инженер жил с дядей Томом Гаугом и его женой Эйли, которые приняли на себя заботу о нем, когда умер его отец и миссис Салли совсем потеряла голову от горя. В этот вечер он зашел к бабушке поболтать с Динни и его приятелями. Поздоровавшись с Динни, Мари, Салли и со всеми остальными, Билл бросился на ступеньку веранды и от всего сердца воскликнул:
— Эх, и хорошо же быть снова дома!
Он сидел окутанный теплыми сумерками, и веселая, довольная улыбка играла на его лице. Видно, он порядком соскучился по родному дому, подумала Салли, соскучился по нескончаемым рассказам преданного Динни и его приятелей, по аромату жимолости и бледно-желтых цветов вьюнка, что темным пологом свисают в дальнем конце веранды, по запаху красной земли, смешанному с едва уловимыми едкими сернистыми испарениями, которые изрыгают трубы, виднеющиеся вдали, возле шахт.
— Я, конечно, понял, что Мик не послал бы такой телеграммы, если бы в самом деле был болен. — Динни негромко рассмеялся прерывистым, булькающим смехом, но, задохнувшись дымом из своей короткой старой трубки, закашлялся и сплюнул.
— М-мы прозвали его т-тогда «Счастливчик Ларкин», — заикаясь, вставил Тупая Кирка.
— Я знавал его дружков: Длинного Билла Мэтьюсона и Пэдди Хэхира, — задумчиво сказал Сэм Маллет, попыхивая трубкой. — Пэдди в то время находился в лесу, миль за сто к югу от Кулгарди — на разработках сандалового дерева. А Билл нанялся погонщиком верблюдов к землемеру Кэннингу — они тогда искали, нет ли дороги к северу, по которой можно было бы перегонять скот.
Тут его перебил Динни — ему не терпелось поделиться своими воспоминаниями:
— На заре мы с Фриско и с миссис Салли уже тряслись по дороге на нашем драндулете. В багажнике у нас лежало все необходимое для разведки: старательский инструмент, решета и провизия.
— Только впереди нас было немало других драндулетов, бричек и велосипедов, которые тоже спешили на всех парах к участку Мика, — сухо заметил Фриско.
— Мик, правда, сообщил еще кое-кому из «стариков», что его «совсем скрутило», — признался Динни. — Он ведь понимал, что стоит ему только заявить о своей находке, как туда бросятся все, кому не лень. Вот он и намекнул, чтобы мы приезжали пораньше застолбить себе по участочку. Но шила в мешке не утаишь — кому же не понятно, что происходит, коли все старичье вдруг начинает складывать пожитки. Так что в ту ночь в Калгурли и Кулгарди было немалое волнение.
— Совсем как в старые времена! — воскликнула Салли. — А что творилось с Динни и Фриско! Они просто себя не помнили, так им хотелось добраться до места, прежде чем начнется столпотворение. А какие ходили слухи о жиле, на которую напал Мик. Уж, мол, и богатая!
— Да, много участков было застолблено, когда мы приехали, — с грустью заметил Динни. — У Мика с приятелями были участки, на которые они с самого начала подали заявку, да еще большая территория, где они вели разведку. И вот они послали за Бобби Клоу, чтобы он нашел им рудную жилу…
— Лучший старатель, какого я только знаю, это Бобби Клоу, — вздохнул Сэм.
— Когда дело касалось золота, настоящий был колдун, — лениво процедил Фриско.
— Пусть меня повесят, если Мик не говорил мне, что они никогда не отыскали бы жилы, кабы не Бобби, — отозвался сиплым голосом Тэсси. — Где только они не искали!
— И худой же он был, как щепка! — пробормотал Дэлли. — Креста положить негде.
Салли вспомнила высокого тощего человека, высохшего, как заросли кустарника, среди которых он провел свыше тридцати лет, но крепкого и выносливого. Мало кто отваживался ходить на разведку без компаньона, но Бобби Клоу частенько нагружал своих верблюдов и в полном одиночестве отправлялся в этот дикий, неизведанный край. Месяцами не было о нем ни слуху ни духу. Однажды его компаньон сбежал от него с десятью тысячами фунтов стерлингов, после того как они продали хороший участок. Говорили, что с тех пор Бобби и стал таким нелюдимым. Не раз впоследствии находил он золото, обычно для какого-нибудь синдиката, — но сколько бы он ни зарабатывал, все куда-то исчезало, никто не знал куда — Бобби не пил и не играл в карты. Ему было около пятидесяти, когда он присоединился к Мику и его приятелям в Ларкинвиле; волосы у него были седые, а глаза светло-карие, почти золотистые, с зрачками, которые становились с булавочную головку на ярком солнце и расширялись с наступлением темноты.
— Нескоро письмо Мика попало тогда в руки к Бобби, — продолжал Динни, возвращаясь к своему рассказу, как собака к оставленной кости. — Бобби был в зарослях. Разве его там найдешь? Но в одно прекрасное утро, глядь, по дороге тащится Бобби. Мик до того обрадовался, что чуть не задушил его! А Бобби еле на ногах держится; после того как получил весть от Мика, три дня и три ночи шел, не останавливаясь. Пэдди поставил котелок на огонь и приготовил чай, но Бобби и слышать не хотел о еде, так ему не терпелось поскорее приняться за дело. Мик показал ему, где он нашел больше всего самородков; Бобби прищурился и принялся изучать склон кряжа. Внизу в долине сохранилось несколько деревьев — видно было, что здесь когда-то протекала река. Мик повел Бобби по долине, тот время от времени нагибался, захватывал пригоршню земли и так и впивался в нее глазами.