— Я знаю Джима, — завладел разговором Динни. — Мы с Барбом ездили проведать его месяца два назад. Он по-прежнему любит бродить вокруг прииска. Говорит, опытный старатель никогда не уйдет с такого места, где был найден самородок в шестьдесят унций. «Раз нашел — значит тут и жила», — говорит Джим. Послушать его, так в тех местах еще немало золота. А вы заметили, как он огородился, какой частокол из сучьев и кольев поставил вокруг своей хибары. Что ни попадет под руку, то и тащит, а на калитку повесил два туземных талисмана. Настоящий бирюк, не любит, когда кочевники подходят близко. Одно время их много было в тех местах; вот тогда-то, лет тридцать назад, Джим и нашел в пещере, на горе, эти деревянные штуки. Они были раскрашены в белый и красный цвет. Один старик умолял Джима отдать их ему, но Джим считал, что они помогают ему держать кочевников на почтительном расстоянии, и ни за что не хотел с ними расставаться. Он всегда жил один, не пускал к себе даже своего приятеля Алека Кокберна. В свое время Кокберн был отчаянным волокитой, а сейчас забрался в эту глушь и живет в палатке неподалеку от Джима. Ему уже за семьдесят перевалило, а он возьми недавно да и купи себе велосипед с моторчиком: надо же, мол, когда-никогда съездить к Кэноуну, повидать девочек. И в первый же раз, как сел на него, налетел на дерево и сломал ногу.
«Где уж ему, бедняге, усидеть в седле, — сказал тогда Джим. — Он на заборе и то не усидит. С одной стороны влезет, а на другую свалится!»
Девушки рассмеялись, и Пэт сказала мягко:
— Он самый счастливый человек, какого мне приходилось видеть, этот мистер Кокс. Говорит, что угодно предложите — ни на какие блага мира не променяет свою жизнь в лесу.
— Правильно, — подтвердил Динни. — Он получает пенсию по старости, на жизнь ему хватает, а что еще человеку нужно? Захочется — пойдет, поищет золота. А когда кто-нибудь отправляется на разведку в его края или пострелять дичь, ему всегда приносят в подарок то большенога, то бутылочку пива. Джим любит тишину и покой, любит чувствовать, что он сам себе хозяин. В последний раз, когда я видел его, он сказал мне: «Где я жил, там и умру, Динни. Сорок семь дружков проводил я на тот свет, некоторых на своих руках до могилы нес, сам и рыл ее, сам и хоронил. Ну, а теперь мой друг окажет мне ту же услугу. Ничего мне больше не надо — только бы никуда не двигаться, чтобы, когда придет пора вытащить колышки, надо мной были небо и звезды».
— Пэм сделала с него набросок, — сказала Пэт. — Мы бы с радостью провели у старика весь день, но мистеру Рейди надо было взглянуть на молодняк милях в пятидесяти или в шестидесяти оттуда. И вот, когда уже начали спускаться сумерки, мы чуть не заблудились. Мистер Рейди говорит, что такого с ним еще никогда не было. Мы долго ходили по тропинке: то пойдем в одну сторону, то повернем обратно — никак мистер Рейди не может найти дорогу, до того разрослась акация с тех пор, как он был тут последний раз. Все кругом казалось таким серым и призрачным в сгущающейся темноте. Мы с Пэм были ужасно довольны: подумайте только, как интересно — по-настоящему заблудиться в зарослях! Но, конечно, мистер Рейди все же нашел то место, где надо было свернуть!
— А на обратном пути в Калгурли близ озера Гвин, — воскликнула Пэм, — нам попалась прелюбопытная котловина. Почва там глинистая, красная, и в лучах заходящего солнца она горела, как пламя, а за нею вдаль уходило красновато-коричневое поле морского укропа, и так пахло фиалками! И над всем этим вздымалась могучая грудь поросшей лесом горы — багряно-красной и сумрачной. Небо поблекло, стало оранжевым, потом палевым, лимонно-желтым, наконец, бледно-зеленым. И в нем загорелась первая вечерняя звезда.
Она остановилась, словно не в силах описать эту несравненную красоту.
— Изумительно, — вздохнула она. — Если бы я могла передать это в красках!
Девушкам не стоило большого труда уговорить Динни рассказать о былых временах. Потом Фриско притащил гитару и спел им — давно он не был таким веселым и обаятельным. Присутствие этих забавных девушек расшевелило его, подумала Салли. Они принесли с собой какой-то особый аромат молодости, их смех звенел весельем и задором. Хорошо еще, что он не может видеть Пэт и Пэм — их волосы, отливающие золотом при свете лампы, их тоненькие, гибкие фигурки.