— В порядке, — отвечал гуртовщик. — Вот только большой вол с белой плешиной что-то захромал.
— Можете не беспокоиться, по такой плоской, открытой местности гнать скот — плевое дело, — заметил мэр. — Это не то что на Севере, где сплошь горы да леса, верно, Джек?
— Что и говорить, — гуртовщик, улыбнувшись, вытянул длинные ноги. — Не хотел бы я попасть в такую передрягу, как недавно, когда мы гнали скот по Кэннинскому тракту.
— Расскажите, пожалуйста, как это было, — попросила Пэт.
Лениво улыбаясь, гуртовщик перевел взгляд на девушку. Женщины были большой редкостью в бродячей жизни Джека, и его забавляла мысль о том, каким он будет пользоваться вниманием, когда появится в Боулдере или Калгурли в своей рубашке с открытым воротом, в широкополой фетровой шляпе, в плотно облегающих штанах для верховой езды, с позвякивающими шпорами. Кинофильмы и рассказы о жителях дикого Запада создали им большую популярность. И сейчас его горящие глаза, словно вобравшие в себя лучи яркого полуденного солнца, при свете которого он высматривал в кустарнике отбившихся от стада коров, выражали готовность отбить Пэт от любого женского стада, хотя он и старался держаться с независимым видом человека, не склонного доверять посторонним.
— Что ж тут рассказывать, — небрежным тоном начал он. — Мы гнали сотни четыре голов с Биллибунской станции. Нас была целая компания: Косой Чарли, его жена Руби — она, я вам скажу, в нашем деле ни одному мужчине не уступит, — двое туземцев да старый Джек Барр. Он был у нас за повара. Скотина попалась беспокойная, точно рой ос, а первая же ночь выдалась темная-претемная, хоть глаз выколи. Коровы и разбежались. Часа два мы выискивали их по зарослям. С трудом пригнали обратно — почти всех. На следующую ночь повторилось все сначала: какой-то чернокожий метнул в них копье, и они помчались кто куда. Чернокожие — это прямо несчастье для гуртовщика. Года два-три назад они убили двух погонщиков и нагнали на скот такого страху, что без труда увели весь гурт и обеспечили себя мясом на многие месяцы. Это им так понравилось, что с тех пор они нарочно пугают скотину… В ту ночь мы потеряли двух лошадей и один из наших погиб.
— Если быки начнут беситься, их уже не остановишь, — заметил Браун.
— На третью ночь, — продолжал свой рассказ Джек Росс, — Косой Чарли и Руби отправились в дозор и только что обменялись лошадьми со мной и Бинди, как проклятый скот опять взбесился. Руби пустилась вдогонку, и с грехом пополам мы собрали стадо — Чарли, Руби и я. Чарли тогда совсем выбился из сил, даже с лошади свалился. Ну, конечно, пользы от него тогда уже не было никакой, пока не выспится. Мы по очереди отсыпались днем. На следующую ночь стадо могло преспокойно удрать на край света — я прилег, перед тем как идти в дозор, и уснул как убитый. Вскакиваю, смотрю: Руби со стариком Джеком объезжают стадо, посвистывая как ни в чем не бывало, а эта проклятая скотина стоит, не шелохнется… В Вилуну мы пригнали только половину гурта. Такого со мной еще никогда не бывало.
— Что и говорить, по той дороге нелегко перегонять скот, — сочувственно заметил Динни. — Недавно у двух погонщиков разбежалось все стадо. Скотина как кинулась в обратную сторону, только ее и видели. А был другой случай, когда кочевники убили двух гуртовщиков; те впервые перегоняли скот по этой дороге и угодили прямо на копья к чернокожим.
Так, в разговорах о скоте, о золоте, о кочевниках — о том, что составляет повседневную жизнь этого края, и прошел вечер. У Пэт и Пэм было такое ощущение, словно они — участники спектакля, где действие происходит на скотоводческой станции — в кухне с грубо выстроганными половицами, со стенами из гофрированного железа, выбеленными известкой, пропитавшейся красной пылью. Слабый отблеск угасающего огня в большом очаге освещал комнату. На столе шипела карбидная лампа, озаряя белесым светом огрубевшие лица мужчин, заскорузлые от работы руки миссис Браун, ее белое платье, кнут и ружье погонщика, висящие на стене, полки кухонного шкафчика, заставленные посудой. Собака мэра безостановочно шныряла между печкой и распахнутой настежь дверью, в которую, словно в раму, был вписан квадрат темно-синего ночного неба и двор, омытый луной.
Какой удивительной казалась такая жизнь Пэт и Пэм — эта предельная простота, эта жестокая, ни на минуту не ослабевающая борьба за существование, требующая напряжения каждого нерва и мускула, этот непрестанный, повседневный труд на протяжении долгого лета, когда солнце выпивает последние соки из всего живого, а засуха превращает землю в кладбище надежд. И все же эти люди живут и борются, не сгибаясь под тяжестью невзгод: душевная доброта, чувство юмора и врожденная гордость помогают им преодолевать все лишения и беды.