— Единственное, что тревожит теперь Дафну, — говорила Салли с довольной улыбкой, — это что Эйли ничего не знает. «Мне кажется, мы плохо поступили с ней, бабушка, — призналась она мне. — Ведь мама такая добрая, она все понимает. Не стоило, конечно, говорить ей, пока она была убита горем после смерти папы. Но теперь уже нехорошо таиться от нее». И я, разумеется, согласна с Дафной, — заключила Салли. — Нужно все сказать Эйли.
— У Эйли и сейчас немало забот и огорчений, — задумчиво сказал Билл. — Один Дик чего стоит.
— Дик?
— Он никогда не заходит к ней. Совсем с нами порвал. Живет со своей женой у тестя — на даче в Лемингтоне. Как-то на днях Эйли поехала туда повидаться с Диком и вернулась страшно расстроенная — я ее такой никогда не видал. Она говорит… это даже трудно объяснить… Примерно неделю назад с рудника Голдн Стар уволили рабочих, а между тем до сих пор никто не знал, что они коммунисты. У Эйли возникли какие-то подозрения насчет Дика, насчет его участия в этом деле. Должно быть, она бросила ему в лицо это обвинение, а он стал все отрицать, но Эйли поняла, что он лжет и совесть у него нечиста. Потом он сам признался, что сказал Лэнгриджу, кто, по его мнению, «мутит народ» на руднике. И даже заявил, что будет и впредь так поступать. Он, видите ли, «обязан охранять интересы компании».
Салли ахнула. Этому трудно было поверить.
— Ты представляешь, что это значит для Эйли, — продолжал Билл. — Она сочла своим долгом сообщить все комитету, обвиняла себя в неосторожности. Ведь Дик, конечно, видел этих ребят на собраниях, у нас дома. Ты знаешь, как Эйли требовательна и беспощадна к себе. Я старался ее успокоить, но она считает себя виновной в том, что наших товарищей вышвырнули на улицу и занесли в черные списки; их теперь не возьмут ни на один рудник.
— Это просто ужасно! — вознегодовала Салли. — До чего же мне жаль Эйли!
— Какой же владелец рудника возьмет к себе рудокопа, который показал, что он умеет бороться за лучшие условия труда? — продолжал Билл. — В работе нашей коммунистической партии — и на приисках, да и в любом другом месте — нет ничего противозаконного, ничего, что нужно было бы скрывать. Единственное, что приходится держать в тайне — это кто у нас члены партии, иначе их сживут со света. Эйли и считает, что она должна работать еще упорнее, чтобы заставить людей понять это.
— У меня сердце разрывается, когда я смотрю на нее, — сказала Салли. — Ведь иной раз она делает по нескольку миль в день, разнося газеты и расклеивая листовки; прежде они это делали вместе с Томом, а она хочет, чтобы все было, как при нем, вот и взвалила на себя такую работу. Ты посмотри на нее — лицо пасмурное, глаза больные. Хорошо бы ей поехать к морю и пожить там немного с Дафной.
— Правильно! — подхватил Билл. — Пусть Дафна напишет ей о малыше. Это будет полезно для них обеих. Мы устроим это, бабушка, и спровадим Эйли туда в два счета!
Эйли уехала в конце месяца. Дафна прислала ей письмо — у нее будто бы неприятности, и она нуждается в ее помощи и совете. Салли сказала, что она будет очень рада, если Ла, Надя и Билл поживут у нее, а Билл пообещал Эйли заняться на это время ее общественными делами. Итак, Эйли уложила свой чемоданчик и дня через два пустилась в путь; теперь мысли ее были целиком заняты Дафной и той неведомой бедой, которая над ней стряслась.
А еще через несколько дней пришло письмо от Дафны, и Салли вздохнула с облегчением: теперь совесть уже не будет мучить ее из-за того, что ей приходится обманывать Эйли.
«Мама удивительная, необыкновенная! — писала Дафна. — Я встретила ее на вокзале и тут же ей все рассказала, и мы поплакали вместе, а потом пошли домой. Остальное сделал Томми. Сейчас мама влюблена в него не меньше, чем я. Она была очень растрогана, узнав, что я назвала его Томом, в честь папы. Он стал такой толстенький и веселый и все время пускает пузыри, совсем меня заплевал. Я ни за что не расстанусь с ним, и мама говорит, что она очень этому рада».
Эйли так посвежела и поправилась у моря, что, когда она вернулась домой, Салли и Билл поздравили друг друга с успехом своей затеи. Прежняя мягкая улыбка играла на ее губах, к ней снова вернулась способность радостно и светло смотреть на жизнь.
— Я хотела увезти Дафну с собой, — сказала Эйли. — Я бы нянчила малыша, пока она на работе. Но Дафна решила, что лучше подождать. Впрочем, она скоро приедет. Пусть никто не думает, что мы стыдимся нашего малютки.