Раздался чуть слышный треск, Бардок вздрогнул и замер, глядя куда-то перед собой. Потом с воплем ужаса бросился в чащу.
— Взгляните, взгляните, Динни! — воскликнула Салли. — Это лопнула коробочка калгурлу! Видите, как посыпались семена!
Динни, прищурившись, вглядывался в темные заросли терновника позади могилы. Тугие, похожие на проволоку ветви калгурлу переплелись с ветвями терновника, и одна из тяжелых коробочек лопнула; легкие как пух шелковистые семена, плавно кружась, опускались на землю.
— Бардок испугался и убежал. Он, верно, подумал, что дух Калгурлы бродит здесь и задел коробочку, — сказала Салли.
Солнце пронизало кустарник золотыми копьями своих лучей, ударило в тяжелые, темно-зеленые коробочки, висящие среди сухих, мертвых с виду веток терновника. Коробочки лопались одна за другой, проливая на землю тонкий, как паутина, шелковистый пух семян. Салли набрала их целую пригоршню и увидела в каждом легком пушистом клубочке темно-коричневую сердцевину — семя.
— Летучие семена, — тихо проговорила Салли. — Крылатые семена… Они найдут для себя почву, которая взрастит их… даже на этой суровой планете.
Динни приподнялся и застонал. Лицо его исказилось от боли. Салли взглянула на него с тревогой.
— Вам плохо? — испуганно воскликнула она.
— Нет, нет, все в порядке, — пробормотал Динни. — Старый насос немного пошаливает, вот и все.
— О господи! — Салли перепугалась не на шутку. — Чем вам помочь?
— Да ничем! — Диини улыбнулся, стараясь развеять ее тревогу. — Сейчас все пройдет.
— Держитесь, Динни, — взмолилась Салли. — Не покидайте меня…
— До этого далеко, — прошептал Динни и прибавил, хотя каждое слово стоило ему труда: — Ничего, отлежусь немного и встану, как ни в чем не бывало.
Салли присела рядом с ним, и через несколько минут он повернулся к ней со вздохом облегчения.
— Ну вот и прошло! — сказал он. — Сущие пустяки. Это у меня бывает иногда — схватит и тут же отпустит. Я ведь живучий. И весь в вашем распоряжении, мэм, как уже не раз имел честь вам докладывать.
— О господи! — совершенно расстроенная, воскликнула Салли. — Только не вздумайте умереть раньше меня, Динни. Сколько уже тех, кто мне дорог, ушло от меня. Даже бедняжка Калгурла. И это тоже невозвратимая потеря.
Динни тихонько рассмеялся.
— Когда с того света пошлют по мою душу, у вас останется Эйли, Дафна и ребятишки, — сказал он.
— Это совсем другое дело, — оборвала его Салли, рассерженная тем, что Динни словно не понимает, насколько он ей необходим. — Мы с вами очень много пережили вместе. Я привыкла полагаться на вас. Не знаю даже, как бы я без вас вытянула, Динни, в иных случаях.
— Да, мы прошли вместе долгий путь, — задумчиво произнес Динни. — Так, верно, дойдем уж до конца.
— Ох, Динни, дорогой мой! — Слезы, блеснувшие у Салли на глазах, красноречивее слов говорили о ее чувствах. — Что бы я стала делать без вас!
— Полно, полно, мэм! — Динни сжал ее руку. Голос его звучал нежно и почтительно, как всегда, когда он обращался к ней. — Есть вещи, о которых можно не говорить, они понятны и без слов. Вы знаете, что самым большим счастьем моей жизни было видеть вас, находиться возле вас.
Глаза его блеснули смущенно и лукаво. Салли поймала его взгляд, и лицо ее осветила прежняя, хорошо знакомая ему, сияющая улыбка.
— Ну, а я и подавно не могла бы прожить без вас, без вашей дружбы… и прошу об этом не забывать, — сказала она с шутливым вызовом. — А теперь нам надо отправляться домой. Вам, друг мой, нужно первым долгом принять горячую ванну и лечь в постель.
Динни с трудом поднялся с земли и сморщился, потирая одеревеневшую спину. Салли подобрала лопаты и мотыгу. Она знала, как трудно Динни нагибаться. Он хотел взять их у нее, но она не дала.
И они покинули этот уединенный уголок, где солнце золотило хрупкие веточки и легкие прозрачные листья на верхушках калгурлу, а шелковистый пух семян опадал на кусты терновника и на свежую могилу.
Когда они взбирались по сыпучему склону к своей машине, Салли подхватила Динни под руку. На полпути они остановились, чтобы передохнуть, и стояли, поддерживая друг друга, давая улечься неистовому стуку своих усталых сердец. Огонь плотских желаний давно погас в их крови. Но они чувствовали свое единство, свою взаимную привязанность и преданность.
Разворачивая машину, чтобы пуститься в обратный путь, Салли не без ужаса подумала о том, что ждало их, если бы они решили вернуться в город до рассвета. Ночью она остановила машину на самом краю обрыва. А когда они проезжали места старых разработок, она сама была изумлена тем, что ей удалось благополучно миновать все эти ямы и рытвины при тусклом свете одной фары и неверном сиянии подернутой дымкой луны. Даже днем дорога была едва приметна среди пожухших от засухи акаций и кустов терновника. Нужно обладать изрядной фантазией, чтобы вообразить себе, что тут вообще есть дорога, ворчала Салли. А потом «Попрыгунья Джейн» внезапно выкатилась на равнину, сплошь засыпанную обломками черного железняка, и принялась выплясывать какой-то дикий танец.
— Вы показали класс, проехав тут ночью, мэм, — сказал Динни.
— Сама не знаю, как мы не сломали себе шею, — покачала головой Салли.
Когда машина миновала старые отвалы и заброшенные шахты, над которыми, словно нарисованные на бледно-голубом небе, торчали вышки копров, Салли сказала:
— А знаете, Динни, этой ночью мне стало как-то очень жалко себя. Мне кажется, я вроде этого старого, никому не нужного копра над давно покинутой шахтой.
— Черт возьми, старые шахты дают иной раз немало доброго золота, — хмыкнул Динни.
Салли не отводила глаз от дороги, но по губам ее скользнула улыбка.
— По-видимому, это надо понять так, что и я еще на что-нибудь пригожусь?
— Еще бы! — ухмыльнулся Динни и, лукаво покосившись на Салли, добавил: — Кстати, вы знаете, как бывало говорили ребята? «У нашей Дикой кассии самые красивые ножки на приисках!»
— Динни! — Салли расхохоталась, пораженная необычайной дерзостью своего друга и задорным блеском его глаз.
Оба еще продолжали смеяться, когда машина, обогнув тяжелый массив Боулдерского кряжа и миновав преграждавшие ей путь высокие холмы рудничных отвалов, выбралась на дорогу. Отвалы были багряно-красные, серые, грязно-желтые и тускло-розовые; они тянулись голой, бесплодной грядой — островерхие, словно горные пики, — а между ними лепились ветхие навесы и постройки из побеленной жести. Надшахтные строения, высокие трубы обогатительных фабрик и целый лес копров четко вырисовывались на бледном небосклоне, а внизу, в долине, насколько хватал взор, раскинулся людской муравейник приисковых городов.
Внезапно «Попрыгунья Джейн» фыркнула, поддала задом, словно норовистая лошадь, и, сделав еще несколько судорожных рывков, стала. Салли уже давно заметила, что едет на спущенной шине, но ей не раз приходилось проделывать это и раньше, и она надеялась как-нибудь дотянуть до дому. Запасная камера у нее была, но сегодня ей очень не хотелось утруждать Динни возней с покрышкой. К тому же Салли была уверена, что дело не только в камере. Никакая сила в мире не могла, казалось, вдохнуть новую жизнь в дряхлый мотор машины.
— Да, капризная особа, ничего не скажешь, — буркнул Динни. — Вчера поработала на славу, а сегодня подложила нам свинью.
— Придется оставить ее здесь и идти домой пешком, — решила в конце концов Салли. — Слава богу, отсюда уже недалеко.
Они взобрались по усеянной галькой тропинке на вершину холма и остановились, глядя в долину. Ветхие трамваи с грохотом неслись по узким рельсовым путям по направлению к шахтам; туда же устремлялись и велосипедисты; их обгоняли неказистые старомодные автобусы, извергавшие из своего нутра темный людской поток, который растекался по красной земле по направлению к рудничным зданиям. Шум трудового дня еще только нарастал, но сквозь жужжание пробудившегося к жизни гигантского улья уже пробивались исступленные взвизгивания гудков, грохот руды в толчейных станах и торопливый, жадный стук пестов.