И это осуществилось 22 марта. К тому времени полк перебазировался поближе к месту боев, на аэродром Грабштейн. Собственно говоря, никакого аэродрома в нашем обычном понимании здесь никогда не было. Просто выбрали довольно ровный участок заброшенных полей на границе Литовской ССР с Восточной Пруссией в тридцати километрах юго-восточнее Мемеля, выкорчевали мешающий кустарник и отдельные деревца, разровняли и выложили металлическими полосами взлетно-посадочную полосу необходимой длины. Для жилья, командного пункта, столовой, складов и других служб построили добротные землянки.
Да, хлебнули мы тогда лиха! С каким удовольствием мы вспоминали аэродром в Паневежисе, с его уютными жилыми коттеджами, с бетонной взлетной полосой… А тут, в середине марта, когда мы сюда перебазировались, почва уже раскисла, рулежные дорожки сразу же оказались разбитыми. Металлическая взлетная полоса выручала лишь наполовину. При взлете и посадке самолеты, казалось, не катятся по дорожке, а форсируют водную преграду. Машины забрасывало грязью, ее не успевали счищать с механизмов подъема и выпуска шасси, что создавало предпосылки к летным происшествиям. Не было элементарных условий для ремонта и подготовки машин к полетам. Боекомплект подвозили к самолетам вручную, протаскивая его по бездорожью вместе с погрязшей по самые ступицы колес машиной. Плакаты «Все силы – Родине!», развешенные в общежитиях, мы воспринимали теперь только в прямом смысле, потому что трудились действительно на пределе физических сил. Лишь чувство долга и близость желанной долгожданной победы взбадривали людей, заставляли работать через «не могу». Вот в таких условиях рождался наш «сотый».
С утра погода не предвещала ничего хорошего. Тем не менее, полк, как обычно, находился в полной боевой готовности. И не напрасно: после полудня появились просветы в тучах, и в воздух ушли самолеты разведывательного полка.
А вскоре поступили и первые данные: обнаружено сразу несколько конвоев. Видимо, гитлеровцы намеревались максимально использовать нелетную погоду, взять от нее все, что можно. Нет, не выйдет!
И все же погодка такова, что пошлешь не каждого. Приказал капитану Макарихину подобрать в своей эскадрилье два экипажа, хорошо подготовленных к полетам в сложных условиях, и самому возглавить звено.
Через несколько минут, отчаянно ревя моторами, скользя и раскачиваясь на рулежках, к взлетной полосе потянулись три «Бостона». Первым взлетел Ф.Н. Макарихин, а за ним лейтенант Б.Я. Шкляревский – оба с торпедами. Последним поднялся в воздух лейтенант Г.В. Позник с бомбами на борту.
Между тем, редела облачность, небо светлело, и я, посоветовавшись с Ивановым, решил дать боевые задания еще нескольким экипажам.
С их отлетом на аэродроме вроде бы наступило затишье. Так могло показаться только непосвященному. Н.И. Иванов с работниками штаба готовили необходимые для следующего полета карты, на стоянках техники и механики ремонтировали и готовили к вылету оставшиеся на земле самолеты, начальник связи В.В. Быков не отходил от рации, обеспечивающей связь с улетевшими на задание экипажами, ответственный в тот день за полеты капитан И. Тимофеев, постоянно консультируясь с синоптиками, то и дело поглядывал на небо: не меняется ли погода, не надвигается ли с моря туман… У полкового фотографа Ф. Блинова все было подготовлено, чтобы запечатлеть на пленку героев дня.
Время тянулось необычайно медленно, как это всегда бывает, когда вы вынуждены ждать, и нервное напряжение все возрастало. Все ждали первого сообщения. И вот, наконец… Докладывал капитан Макарихин: «Атаковал и потопил транспорт. Возвращаюсь на аэродром». На командном пункте – взрыв восторга:
– Ура-а!
– Есть сотый!
– Молодец, Макарихин!
Радостное возбуждение, на лицах у всех – улыбки. И тут же приняли радиограмму от Шкляревского – ему вместе с Позником удалось потопить плавучий док.
– Ура-а!
– Начали вторую сотню!
А через несколько минут – доклады других летчиков: лейтенант В. Кулинич и младший лейтенант И. Ермышкин комбинированным ударом отправили на дно Балтики транспорт водоизмещением 6000 тонн; лейтенант В. Петров и младший лейтенант Балакин потопили транспорт в 8000 тонн; лейтенант Астукевич и младший лейтенант Степащенко уничтожили транспорт водоизмещением 8000 тонн… Ну, разгулялись ребята!
Лейтенант Борис Шкляревский потом рассказывал: «Из-за низкой облачности летели на высоте нескольких десятков метров над уровнем моря. До предполагаемой точки встречи с противником оставались считанные минуты. И вот расчетное время истекло, а конвой так и не обнаружили. Надо искать! Поскольку разведка засекла в этом районе несколько конвоев, то капитан Макарихин приказал мне с Позником идти парой на сближение с другой целью, а сам приступил к поиску.
Минут через сорок мы увидели у горизонта дымы, а затем и сами корабли. Дал ведомому команду «Атака!» С каждой секундой цель вырисовывалась все четче. Уже стало ясно видно, как два больших буксира, взбивая за кормой пенистые буруны, тянули огромный плавучий док с каким-то кораблем внутри. Его охраняли два эсминца и пять сторожевых кораблей. Заметив нас, гитлеровцы открыли ураганный огонь. Небо вокруг кипело. От разрывов зенитных снарядов самолеты подбрасывало как при полете в грозовом облаке.
Маневрируя, мы ответили огнем из всех своих пулеметов. Я сделал несколько поворотов, выдержал режим полета и с короткой дистанции сбросил торпеду. Уходя из зоны огня, видел, как бомбы, сброшенные Позником, обрушились на док. Он окутался черным дымом и начал тонуть. На отходе мой штурман Ишоев успел сделать несколько снимков, подтверждающих успешность атаки.
И все-таки капитан Макарихин сумел опередить нас. Несколькими минутами раньше он встретил другой конвой и атаковал транспорт в 3000 тонн».
Техники, механики, офицеры штаба сердечно встречали победителей, а те, счастливые, забыв об усталости, спешили на КП на доклад. Итак, за день – пять единиц, в том числе плавучий док. Сотый корабль пустил на дно экипаж Макарихина (штурман А.П. Лясин, стрелок-радист Ю.А. Волков). Начало второй сотни положили экипажи Б.Я. Шкляревского (штурман лейтенант С.А. Ишоев, стрелок-радист В.С. Шишкин) и Г.В. Позника (штурман младший лейтенант Геркулез, стрелок-радист сержант Епачинцев).
Вечером все встретились за дружеским столом. Я преподнес «авторам» сотого и сто первого традиционный подарок – жареного поросенка. Подняв бокал, провозгласил тост за их успех, за успехи всех летчиков, отличившихся в тот день и начавших новый отсчет боевой истории полка.
На следующий день на всю страну прозвучало сообщение Совинформбюро о победе наших летчиков на море. А в специальной листовке, выпущенной политотделом дивизии, отмечалось, что «за последнюю неделю боевых действий летчики 51 МТАП добились замечательных результатов. Разгромив несколько вражеских караванов, они довели счет потопленных кораблей до ста».
Март, март… Это не только непролазная грязь на раскисшем аэродроме и водяные фейерверки на взлетной полосе при посадке. Это – ласковый бодрящий морозец по утрам, грачиный грай в соседней березовой роще, сказочная чистота и прозрачность небесной лазури, волнующе-пьянящее дыхание весны…
Что-то в поведении начальника связи старшего лейтенанта Володи Быкова в последнее время стало казаться мне странным. Уж очень часто стал он докладывать примерно так: «Товарищ майор, если что, я – на полковой радиостанции. Надо проверить.»
Все прояснилось в тот день, когда Макарихин сбил «сотый». Тогда, проводив в воздух все экипажи, мы с Быковым зашли на радиостанцию. Дежурила Фаина Мошицкая. Не успели спросить ее о связи с самолетами, как она, предупреждая вопрос, сказала: «Пока молчат, Володя». Тут же залилась краской и с виноватой улыбкой взглянула на меня. Смутился и Быков, стоял, опустив голову.