— Ну, что, надоело учиться? — спросил он задорно.
Видимо, уже вставило на старые дрожжи.
— Так точно! — в тон ему ответил я. — Хочу на фронт.
— Я тоже хочу, готов был командиром полка, но не отпускают, — пожаловался генерал-лейтенант. — А тебе помогу. В Москве встретил бывшего сослуживца майора Бабанова. Командует полком пикирующих бомбардировщиков. Ему позарез нужны толковые летчики. «Пе-2» — сложный в управлении самолет. На взлете норовит развернуться, на крутых виражах ложится на лопатки, а при посадке на малой скорости может «просесть» или сделать «козла» и сломать шасси, а если резко затормозишь, скапотирует. Справишься с таким?
— Так точно! — повторил я.
— Верю в тебя. Сказал Толе, майору Бабанову, что есть у меня толковый учлет, пришлю его. Не подведи, — сказал он.
— Никак нет! — рявкнул я.
— Сейчас подпишу приказ, что ты досрочно окончил школу с присвоением звания сержант. Получай проездные документы, сдавай вверенное имущество, собирай своё — и в путь. После обеда пойдет грузовая машина в Саратов, довезет тебя до железнодорожного вокзала, — продолжил он.
— Спасибо, товарищ генерал! — искренне поблагодарил я.
Через час у меня на руках был документ — лист бумаги с отпечатанным текстом, подписью начальника и печатью — о досрочном окончании Качинской военной авиационной школы с присвоением квалификации «военный пилот» и звания «сержант» с соответствующей записью в военном билете, приказ о переводе в Пятьсот одиннадцатый бомбардировочный авиационный полк и проездное требование для следования по железной дороге от станции Саратов до станции Ногинск. Я сдал постельные принадлежности, собрал в вещмешок свое нехитрое барахлишко, занял у старшего сержанта Старухина четыре треугольника на петлицы шинели, пообещав в саратовском военторге купить новые и передать ему, и даже успел попрощаться в подвале с Анютой, которая всплакнула и пожелала вернуться с войны живым.
Поехал в Саратов на полуторке «Газ-мм», которая привезла в школу бочки с машинным маслом. Кабина была железная, теплая; водила Стёпа — двадцатишестилетний мужчина с печальными глазами многодетного отца, хотя до сих пор холостякует — молчалив, больше слушал меня; дорога накатанная; ехали со скоростью километров сорок пять в час, что для такой массы и двигателя в пятьдесят лошадиных сил было вполне прилично. Преодолев сто двадцать пять километров за неполные три часа, прибыли в Саратов, когда «Военторг» еще работал. Магазин был пустой, только продавец — молодая женщина со старыми обидами на лице без макияжа. Здесь продавались специальные товары для военнослужащих всех родов войск и званий, начиная от формы и эмблем и заканчивая гуталином и зубными щетками. Несмотря на то, что я был в форме, продавец потребовала предъявить военный билет, после чего продала мне двенадцать красных треугольников на петлицы, четыре из которых я вручил Стёпе для передачи ПеКа. После чего водитель довез меня до железнодорожного вокзала — кирпичного комплекса из трехэтажной средней части и одноэтажных крыльев, покрашенного в зеленовато-голубой с белым.
К моему удивлению, в обычную кассу была очередь, и в зале ожидания на деревянных скамьях сидело и даже лежало много людей с чемоданами, сумками, баулами… Наверное, убегают подальше от войны. Немцы стремительно приближались к Москве.
Я подошел к воинской кассе, постучал пальцем в закрытое окошко. Там сразу появилась женщина, молодая и в сравнение с остальными, неухоженными и одетыми неброско, можно сказать, красивая, по крайней мере, она в этом была искренне уверена и смотрела на меня сверху вниз. Я подал требование в открывшееся окошко.
Прочитав его, кассир спросила:
— В вагон для курящих?
— Нет, — отказался я.
Она что-то записала у себя, поглядывая в мое требование, после чего взяла с полочки коричневый картонный прямоугольник, вставила его в небольшой аппарат, на котором что-то выставила, и прокомпостировала.