— Начинал с перегона самолетов в Россию по ленд-лизу, там и познакомились, — соврал я. — Вы не поверите, но там он был полковником, известным на всю страну летчиком.
— Вот это вот чудак был полковником⁈ — ахнули в один голос все три.
— Такие вот повороты иногда бывают в жизни. Сегодня ты наверху, а завтра грузчик в аэропорту, — поделился я жизненным опытом.
— А как он здесь оказался? — спросила одна из них, самая сердобольная или любопытная.
— Пока не знаю. После работы поговорим. Потом с вами поделюсь, — пообещал я.
— Он так плохо говорит на английском. Я его с трудом понимаю, — пожаловалась она.
Что есть, то есть. Даже я еле разбирал его английский, хотя каких только вариантов этого языка не наслышался за все свои жизни.
Рассказывать он начал на русском, когда мы сели в автобус, едущий в город:
— Меня сбили двадцать седьмого апреля сорок третьего года в районе Амвросиевки. Это в Сталинской области. Пока летал с подаренным тобой «шмайсером», все было хорошо. Механик выложил его, регулируя аварийный выпуск шасси. Я не проверил, обнаружил пропажу, когда посадил горящий самолет в поле. Полез под сиденье, а там пусто. Два дня пробирались со стрелком к своим, прятались в посадках. На третий нас взяли спящих, избили до полусмерти. В итоге я оказался в Бухенвальде. Там познакомился с американскими летчиками-евреями, вместе рыли подземные цеха. С одним, Витольдом Сушевским, сошелся. Он был из Минска, говорил по-русски. Его родители после Первой мировой сперва перебрались в Польшу, а потом эмигрировали в США. Он и посоветовал мне переодеться в форму американского летчика, который умер в тоннеле. Якобы это я загнулся. Охранникам было все равно, а мне нет. Американцев кормили лучше, чем русских, благодаря этому, и выжил. После восстания, которое организовали наши, и освобождения меня вывезли вместе с американцами во Францию. Сразу выяснилось, что я не тот, за кого выдаю себя. У меня английский никакой. В лагере всего несколько фраз заучил, чтобы отвечать немцам. Мне предложили вернуться в СССР, но я вспомнил, что там ждет сдавшихся в плен, и отказался. Лучше пусть мои дети пишут в анкетах, что отец пропал без вести на войне, а не сидит в тюрьме, как враг народа. До весны работал на военно-воздушной базе возле Метца, а потом начали сокращать личный состав, и я оказался здесь, получил вид на жительство. Теперь работаю грузчиком и снимаю угол у нашего эмигранта, который умотал из Одессы в двадцатом. Вот такой вот я лузер, как говорят здесь, — закончил он рассказ.
— Ты даже не догадываешься, какой везучий! — сделал я свой вывод из его рассказа.
— А ты как здесь оказался⁈ — поинтересовался Боря Пивенштейн. — Я был уверен, что ты утонул на Аляске. На нашем аэродроме базировался полк на «Бостонах». Как-то я упомянули тебя, и они рассказали, что ты с похмелья пошел на охоту и не вернулся.
Мы как раз подъехали к отелю «Гудзон», в котором я останавливался, когда ночевал в Нью-Йорке.
— Тебе обязательно сегодня вернуться домой? — спросил я.
— Нет, завтра выходной, — ответил он.
— Тогда сниму здесь номер на двоих. Нам еще много чего надо обговорить, — предложил я.
В США мне не хватало человека, с которым мог бы поговорить по душам, не скрывая, кто такой, провернуть не совсем законное дело и даже совсем незаконное. Не то, чтобы я особо доверял Боре Пивенштейну, но, по крайней мере, я знал, чего ожидать от него, а чего нет. В этом плане с янки я ошибался чаще. Иногда думаешь, нормальный чувак, а у него вдруг из потайного ящичка вылезает целый букет пиндосовских заскоков. Я снял номер для двух летчиков, оставил там свое барахлишко, после чего мы пошли в ближайший французский ресторан, наводку на который дал портье. Там я заказал террин из говяжьих мозгов, говядину по-бургундски, фрикасе из индейки с шампиньонами, на десерт грушу в вине и две бутылку бордо урожая тридцать девятого года, который, по словам месье Тома, был хорош. Разговор предполагался долгий.
Для начала я рассказал, как стал американским военным летчиком, капитаном, ветераном и так далее, а теперь учусь в аспирантуре и подрабатываю в гражданской авиации. Про радиопьесы и киносценарии отложил на следующий раз, чтобы не перегрузить собеседника информацией.
— Всего этого я сумел добиться, благодаря хорошему знанию английского языка. Меня здесь считают своим, янки во втором поколении. Так что первое, что тебе надо — это научиться говорить более-менее сносно, — закончил я.
— Это я и сам понимаю, — сказал Боря. — Только когда учить английский и на что⁈ На работе так устаю, что ничего не хочется делать, а зарплаты хватает, только концы с концами сводить. Если доллар в неделю отложил — уже хорошо. Я собирался получить лицензию коммерческого пилота, окончив авиашколу, которая у нас на аэродроме базируется, но это стоит триста долларов, и на что-то надо жить три месяца, пока будешь учиться. Попробовал вспомнить молодость, щипнуть в метро лопатник. Навыки уже не те, чуть не попался. Так что плюнул на всё, живу потихоньку.