— Может, тебе повезет, — предположил майор Бабанов и предупредил: — В облаках не задерживайся, обледенеешь.
Небо было затянуто низкими темно-серыми облаками с научным названием стратокумулюс (слоисто-кучевые). Состоят из мелких капель и снежинок. Толщина слоя почти два километра. Мы быстро проскочили их и на высоте три тысячи метров полетели в сторону Волоколамска.
Через сорок семь лет я буду там в сентябре, после поступления в институт, собирать картошку вместо колхозников. Так называемый трудовой семестр, который был обязательным во всех средних и высших учебных заведениях страны. В это время колхозники, чтобы не мешать нам, продавали в Москве на рынках выращенное на своих огородах и под видом его наворованное на колхозных полях. Одна из гримас социалистической экономики. Крестьяне отказывались горбатиться на полях за трудодни, которые, если выражаться мягко, очень скромно оплачивались натуральными продуктами, а не деньгами. Вместо них из городов присылали собирать урожай студентов-первокурсников, интеллигенцию (эти по большей части были балластом, хоть месяц в году работали) и даже рабочих. Подозреваю, что расходы на перемещение, содержание, кормление таких масс низко квалифицированных и абсолютно не заинтересованных в результате граждан обходилось намного дороже, чем заинтересовать рублем колхозников, но ведь социализм — это не про прибыльность и высокую производительность, это голубая мечта голубых пони.
В районе Волоколамска была такая же мерзкая погода, как и в Ногинске, о чем стрелок-радист Сагань сообщил в штаб, а я сделал разворот, чтобы пролететь на высоте четыреста метров вдоль дороги на Москву, найти какую-нибудь цель.
— На десять часов (впереди-слева) аэродром подскока, — доложил штурман Матюхин.
Точно. Шестерка «Ме-109» в белом, зимнем камуфляже сверху. Чуть не пропустил такую важную цель.
— Захожу на боевой с двухсот метров, — сообщаю я членам экипажа и снимаю перчатки.
На малой высоте больше шансов попасть точно, если штурман толковый, а лейтенант Матюхин уже набрался боевого опыта. Вдобавок стрелок-радист поработает из крупнокалиберного пулемета по неподвижным целям. На дистанции до трехсот метров УБ прошивает фюзеляж истребителя насквозь.
— Бросай! — кричит штурман, хотя слышу его прекрасно.
«Пешка» как бы подпрыгивает, освободившись от шестисот килограмм груза. Я захожу на разворот с набором высоты и командую:
— Сеня, фотографируй.
Он и сам знает, но мало ли, вдруг заглядится на результат нашей работы и забудет.
Четыре «мессера» горят, еще один лежит кверху голубым брюхом, напоминая упавшую на палубу летучую рыбу, а последний кажется неповрежденным. Наверное, по нему работает крупнокалиберный пулемет стрелка-радиста и по солдатам, поднятым по тревоге, которые бегут к двум зениткам, расположенным у противоположных краев аэродрома. Как догадываюсь, были уверены, что в такую погоду никто не прилетит.
Мы под углом пронзаем насквозь облака. Вверху пусто, солнечно и холодно. Я надеваю перчатки, потому что руки сразу начинают мерзнуть. Можно расслабиться. Скорость порожнем у нас не меньше, чем у немецких истребителей. Нас не догонишь. Больше напрягает обледенение, которым обзавелись в облаках, пока не критичное.
Двадцать минут полета — и мы опять дырявим стратокумулюс над восточной окраиной Москвы, корректируем курс, заходим на посадку. К нам спешат фотометристы, потому что стрелок-радист сообщил в штаб, что отбомбились удачно.
После проявки фотографий нас вызвал командир полка, поздравит с уничтожением шести самолетов противника, хотя по одному спорно. Майор Бабанов ведь тоже заинтересован, чтобы наколотили как можно больше.
— Будете представлены к награде, — обещает он.
Как шутят летчики, три обещания — одна медаль.
18
Три дня бездельничали из-за плохой погоды, а на четвертый вылетели всем полком — четырьмя полными звеньями. Ремонтники постарались, починили за девять дней два самолета. Ведет командир полка вместе с главным штурманом. Задание особой важности — разнести к чертовой матери железнодорожную станцию Можайск вместе с эшелонами, из которых выгружается подкрепление. Все загружены сверх нормы. Моя «Пешка» тащит, кряхтя, на подвесках четыре ФАБ-250. Лететь всего сто шестьдесят километров, потерпит.
Перед целью снижаемся с двух тысяч семисот метров до тысячи двести, несмотря на то, что работает не меньше восьми зениток. Впереди все небо в разрывах, напоминающих клочки серой ваты, которая быстро растворяется. Я строго следую за ведущим, ни сантиметра в сторону. Если главный штурман полка ошибется, виноватыми станут те, кто не последовал его примеру. Время на боевом курсе — около одной минуты, но она кажется продолжительностью в десять. Впереди и чуть правее взрывается снаряд, и осколки стучат по фюзеляжу, крыльям. Один застревает в плексигласе, и от него разбегаются тонкие трещинки во все стороны, напоминая лапки паука.