Отношения между летчиками проще, чем в сухопутных или военно-морских войсках. Одна из причин — будучи сержантом, я отдавал приказы лейтенанту-штурману. Эта традиция работала между сопредельными званиями, должностями: старший рядовой состав — младший офицерский, а последний — со старшим офицерским составом. Пока я был сержантом, набиваться в приятели к командиру другого полка было неэтично. Однако двадцать шестого декабря майор Бабанов на утреннем построении зачитал приказ о присвоении воинского звания младший лейтенант всем летчикам-сержантам полка, совершившим более десяти боевых вылетов, и о предстоящем перебазировании на аэродром Мясново на окраине Тулы. Я решил, что пора пошевелить ластами.
День был нелетный. Подполковник Пивенштейн пришел на стоянку, на которой были четыре исправных самолета и один в ремонте, возле которого ковырялись механик и моторист, что-то спросил у них. Наверное, когда будет готов к вылету? Не знаю, что ему ответили, но махнул рукой и пошел к вышке.
Тут на его пути и нарисовался я с улыбкой и южным говором:
— Товарищ подполковник, имею задать вопрос: вам опытный летчик не нужен?
— Таки да, особенно, если с Одессы! — весело ответил он. — Где жил?
— На Канатной, — ответил я.
— А я на Госпитальной жил, напротив Еврейской больницы, — сообщил он.
— Это лучше, чем лежать напротив своего дома, — пошутил я.
Он улыбнулся и сказал:
— Сейчас спешу. После ужина приходи ко мне, поговорим за Одессу и заодно за твою службу.
Подполковник Пивенштейн обитал в небольшой отдельной комнате в двухэтажном каменном доме для старшего комсостава. Односпальная железная кровать и тумбочка рядом с ней у левой стены, посередине прямоугольный стол, накрытый темно-красной скатертью с двумя так и не выстиранными чернильными пятнами, три стула с мягкими сиденьями и у правой — шкаф с большим овальным зеркалом. На белой стене у окна висела черная бумажная тарелка диаметром тридцать три сантиметра — репродуктор радиоточки, из которой лилась песня «Два сокола»: «Первый сокол — Ленин, второй сокол — Сталин…». Почти у всех радио бухтит с шести утра, когда оно начинает с боя кремлевский курантов и «Интернационала» и до полуночи, когда заканчивает ими же. Подозреваю, что это звуковая завеса от соседей.
Хозяин выставил два граненых стакана, бутылку армянского пятизвездочного коньяка, открытую обычным ножом банку говяжьей тушенки и два куска ржаного хлеба:
— Чем богаты!
Мы перешли на «ты», дернули грамм по семьдесят, закусили.
— Шо тебе не нравится в бомбардировочном полку? — полюбопытствовал Боря Пивенштейн.
— Если бы у меня была задача дожить до конца войны, то это было бы прекрасное место службы. У нас потери раза в три меньше, чем на штурмовиках. В основном теряем самолеты, а не летчиков. «Пешки» крепкие и защищены хорошо, их труднее сбить, чем «Ил-2», несмотря на то, что он бронированный. Но у меня другая задача: отомстить за маму. Да и куража не хватает, и наград, и званий. У вас с этим получше. Слышал, что за десять боевых вылетов дают Героя Советского Союза, — ответил я.
— Да, мои погибают и растут быстрее, не поспоришь, — согласился он. — А на счет Героя за десять вылетов — это уже поменяли. Теперь надо тридцать дневных или двадцать ночных. Из моих пока никто не дожил до двадцати любых.