Перестроившись в колонну по одному звену, мы легли на боевой курс. Два самолета из неполного звена Второй эскадрильи атаковали зенитки, которые строчили без остановки. Первое звено проскочило удачно, а вот начиная со второго, в котором летел я, попали под жесткий обстрел. Казалось, что красные вспышки разрывов везде, что маневрировать нет смысла. По моему самолету тоже постучали снизу несколько раз. Несмотря на то, что я мысленно сказал им, что дома нет никого, пробили в крыльях дырки разного диаметра.
Не обращая внимания на обстрел, который малость поутих после атаки двух наших самолетов, мы с пикирования под углом тридцать градусов запустили реактивные снаряды, а потом с горизонтального полета высыпали бомбы. Разворот с набором высоты и второй заход с пикированием под углом градусов десять-пятнадцать. Внизу что-то горит, сильно дымя, наверное, бензозаправщик. «Юнкерсы», «мессеры», «хейнкели», накрытые маскировочными сетками, стоят на своих местах и не выглядят поврежденными, хотя маленьких темных воронок возле них много. Мы стреляем из пушек и пулеметов по самолетам, аэродромной технике, зданиям, зенитным установкам, которые, без сомнения, лупят именно в тебя из всех четырех стволов. Несмотря на то, что реактивные снаряды и бомбы могут нанести намного больше урона, именно во втором заходе появляется злобно-радостное чувство, что громишь врага. Время растягивается, секунды превращаются в минуты. Затем как-то вдруг проносишься над крайней зенитной установкой — и делаешь протяжный выдох. Отработал, уцелел, если не считать пробоины в самолете. Он летит, значит, пока всё в порядке.
По прямой добираемся на малой высоте до изогнутой линии фронта, которая выглядит на карте, как бык поссал. Над своей территорией поднимаемся под облака и поворачиваем на северо-северо-восток, на Калинин. Во время маневра замечаю, что не хватает двух самолетов. Как и когда сбили второй, не заметил. Напротив фамилии летчика напишут «НБЗ (не вернулся с боевого задания)».
24
Шесть дней мой самолет пробыл в ремонте. В нем много чего побили снаряды зениток. Аникеич удивлялся, как я сумел долететь.
— Крепкая машина. Другая давно бы развалилась, а «илу» нипочем, — сделал вывод механик.
Тут с ним не поспоришь. Рядом с моим стоял другой штурмовик, у которого пробоина в фюзеляже была площадью с квадратный метр. Несмотря на такую дырищу, летчик сумел долететь до аэродрома и сесть благополучно.
Потери все равно были. Почти каждый день кто-нибудь не возвращался с задания. Особенно заметно это в землянке, когда ложимся спать. Сперва оба яруса нар были битком. К моменту моего следующего вылета наверху спал всего один человек. Не буду показывать пальцем, кто именно. Там, по крайней мере, соседи ночью не толкают локтями и не бьют ногами. Многие во сне уклоняются от зениток или истребителей, дергая непослушный штурвал и давя ватными ногами на расплющивающиеся педали. У меня военные сны были в первые эпохи. Теперь изредка снится, что рублюсь саблей верхом на коне. Когда окажусь в далеком прошлом, будет, наверное, сниться, что штурмую в пикировании.
Командир полка раздает задания летчикам оставшихся в строю восьми самолетов. Два звена летят порознь бомбить технику на дорогах, а командиру Первой эскадрильи капитану Айриеву и мне особое.
— Возьмите по четыре кассеты бомб ЗАБ-2,5 и сожгите склад на железнодорожной станции Издешково, — показал он на карте цель.
У бомбы ЗАБ-2,5 (зажигательная весом два с половиной килограмма) корпус из электрона (сплав магния и алюминия), который выделяет при горении до двух тысяч восьмисот градусов, заполненный термитной смесью из оксида трехвалентного железа и алюминиевого порошка, которая выдает всего-то пару тысяч градусов.
Дальше подполковник Пивенштейн предупреждает сразу всех:
— Идите на минимальной высоте. Там могут быть вражеские истребители. У немцев есть «пожарные» команды из асов, которые перебрасывают с одного участка фронта на другой. Командир соседей-истребителей сказал, что вчера трех его соколов сбили в районе Ржева.
Самолеты с вечера стоят с полными топливными баками и боекомплектом. Иногда, если известно, куда полетят утром, и с бомбами. На наши два за полчаса подвесили по четыре кассеты. Вышка дала добро на взлет, и мы с командиром эскадрильи отправились выполнять задание. Облаков было мало, плыли на высоте около трех километров. Для бомбардировщиков прекрасная погода, а для штурмовиков не очень. С такой высоты немецкие истребители заметят нас издалека и быстро догонят, разогнавшись в пикировании. Мы летим на высоте сто метров. В нас теоретически можно попасть из обычной винтовки, но практически вряд ли, потому что будем находиться в зоне поражение самое большее пару секунд. Один из немногих минусов — трудно определить место, где находишься, если не летал здесь много раз. Пока сравнишь ориентир с картой, уже появился другой. Мне, опытнейшему штурману, трудно, а мой ведущий, как подозреваю, и вовсе летит на авось. Может, поэтому меня и дали ему в пару.