— Сейчас давление померяем, — решил он и достал из шкафа деревянную коробку.
Внутри была манжета с резиновым мешочком, соединенным трубкой с грушей и ртутным манометром, который был прикреплен изнутри к поднятой вертикально верхней крышке. Военврач второго ранга присоединил манжету к моему левому плечу и накачал воздух в мешочек, пока не перестала пульсировать лучевая артерия, после чего медленно стравил его. Пульсация возобновилась чуть выше отметки сто сорок. Во-первых, у меня так называемый синдром белого халата — когда давление меряет врач или медсестра, оно обязательно подскакивает, но только в первый раз. Во-вторых, не зря я напряг мышцы плеча.
— М-да, высоковато, — сделал вывод военврач Сидельников.
— У меня всегда нормальное, — сообщил я.
— У здорового так и должно быть, но ты перенес сильную контузию, — сказал он. — Давай правую руку.
Во второй раз прибор показал сто двадцать пять, ведь я ему не мешал, потому что знал, что при сотрясении мозга оно должно отличаться на другой руке.
— Классический случай, — решил военврач второго ранга и записал свои соображения в историю болезни. — Что ж, прописываю постельный режим на трое суток, — после чего позвал медсестру: — Даша! Обработай молодому человеку ушибы, а потом отведи его в первую палату. Я сейчас схожу в столовую, договорюсь, чтобы его на довольствие поставили.
— Какая сегодня дата? — задал я самый важный для меня вопрос.
— Семнадцатое августа тысяча девятьсот сорок первого года, воскресенье, — ответил он.
Эк меня угораздило! Да еще и в призывном возрасте.
Медсестра измазала меня «зеленкой», химическую формулу которой я забыл, отвела в пустую палату, где было шесть заправленных коек и воняло хлоркой. Подушки стояли на одном углу. Вторая простыня была свернута широкой полосой, по косой пересекала серое казенное одеяло, а края подоткнуты под него.
— Снимай одежду и выложи все из карманов, постираю, пока пятна не засохли, — предложила она. — А то такой красивый костюм загубишь.
— Мама пошила. Она швеей работала. Плыла вместе со мной, — сообщил я.
— Как ее звали? — спросила медсестра.
Я задумался, потому что этот пункт не проработал, и нашелся:
— Просто мама.
— Тоже верно, — слезливо молвила Даша и быстро вышла из палаты.
3
Медсестра разбудила меня в полдень. На тумбочке рядом с кроватью стоял алюминиевый поднос, на котором была оловянная миска с супом с макаронами, картошкой и оранжевыми кусочками морковки, а сверху плавали плотные светло-коричневые островки комбижира, тарелка с картофельным пюре и кусочком жареной рыбы, вроде бы, скумбрии, стакан компота из сухофруктов с привкусом портянок и два куска серого хлеба. Такая вот у меня жизнь: вчера в ресторане скромный обед из пяти блюд, приготовленных французским шефом, сегодня баланда, сварганенная солдатом, окончившим курсы поваров. Одно было общее — съел быстро, с аппетитом. Даша наблюдала за мной с таким же умилением, как совсем недавно Вероник. Выздоравливаю…
Перед ужином в палату притопал, прихрамывая на левую ногу, военнослужащий с двумя треугольниками на петлицах — двадцатиоднолетний парень среднего роста и крепкого сложения. Волосы светло-русые со стрижкой полубокс. Раньше такая называлась под горшок. Отличие только в длине волос — сейчас они заметно короче. Лицо круглое, улыбчивое, нос пятачком, уши-лопухи.
Поздоровавшись и представившись сержантом Петро Лабушенко, он сразу рассказал, как попал в лазарет:
— Вот невезуха! Вчера послали нас разбирать сарай, и я наступил на гвоздь, вбитый в доску! Он проколол подошву сапога и влез в ступню. Думал, ерунда, заживет, а с утра все больней и больней, наступить не могу. Доктор сказал, завтра меня отправят в госпиталь в Севастополь.
— Ты механик или техник? — поинтересовался я.
— Я лётчик-истребитель! Окончил в июне Качинскую военную авиашколу! — городо заявил он. — Они перебрались сразу после начала войны в Красный Кут под Саратовом, а меня и еще пять выпускников распределили в истребительный полк, который потом сюда перебазировался. Самолетов ждем, а пока нас используют на всяких хозяйственных работах, помогаем механикам, мотористам. Правда, их тоже теперь по три комплекта на каждый истребитель. Потери очень высокие, — и переключился с неприятной, видимо, для него темы: — А ты тот самый с Одессы, который один со всего корабля спасся?
— Да, повезло, — коротко ответил я.
— Так я тоже одессит! На Пересыпи жил! — заявил сержант и, начав употреблять затасканные фразы, которые понаехавшие в город у моря считают одесским говором, рассказал, как докатился до него.