Спустя некоторое время интерес тамьянцев к человеку из Хорасана заметно убавился. Вернее, любопытство понемногу превратилось в чувство, какое люди испытывают, глядя на калеку, — в жалость, смешанную с отвращением. В свою очередь, это чувство уступило место насмешливому отношению к бездельнику, любившему поспать. Ему дали прозвище «Хорасанский лодырь».
«Хорасанский лодырь» прибыл в Казань несколько лет назад, выехав из Самарканда в качестве слуги и телохранителя при шейхе Ахмеде аль-Самарканди, который покинул свой дом с благим намерением проехать по следам знаменитого арабского путешественника Ибн-Фадлана, побывавшего в древней стране булгар. В услужение к Ахмеду Самарканди хорасанец поступил, когда тот еще учился в медресе «Эль-Регистан»: за серебряную таньгу, фунт риса и столько же изюма в неделю обихаживал шакирда — готовил ему еду, стирал одежду, тер спину и омывал его тело в бане.
Для родившегося в семье бедного хорасанского ремесленника и рано осиротевшего подростка шакирд Ахмед явился спасительной находкой. Бездомного оборванца подобрал в Самарканде отец шакирда, торговец, отдавший сына в медресе с тем, чтобы Ахмед, став служителем аллаха, замолил родительские грехи. Схватив подростка возле своей лавки, торговец спросил с усмешкой:
— Что продаешь?
— Ничего не продаю, у меня нет товара, — ответил оборванец растерянно.
— Чем же ты промышляешь?
— Ничем.
— Может быть, ты владеешь каким-нибудь ремеслом?
— Нет, не владею, господин мой, — сказал подросток, немного успокоившись. — Отец владел, но он умер.
— Как тебя зовут?
Подросток не сразу ответил на вопрос: давно никто не обращался к нему по имени, и он, кажется, даже стал забывать, как его зовут.
— Так кто же ты? Кем тебя нарекли?
— Габделькадиром, — пропищал оборванец, как это случается у подростков, когда у них ломается голос. — Имя отца тоже нужно?
— Не нужно, — сказал торговец, вытирая полой халата пот со лба. — Ну, пошли, Апкадир!
Как кроткий теленок, Апкадир последовал за ним. Сообразительный торговец привел его в один из каменных закутков, в которых шакирды денно и нощно постигали премудрости учения, и, указав на бледного из-за малой подвижности и духоты юношу, сказал:
— Вот он будет твоим господином.
Будущего шейха нельзя было назвать бессердечным, юному слуге он пришелся по душе. Апкадир, вознося тысячи благодарностей аллаху и благодетелю-торговцу за счастливый поворот в своей судьбе, заодно обслуживал и некоторых других шакирдов: кипятил чай, а тем, кто побогаче, готовил плов, стирал белье.
Вращаясь среди шакирдов, он понемногу стал различать знаки письма и через несколько лет овладел грамотой настолько, что мог без запинки читать рукописи, исполненные арабской вязью. А ко времени, когда его хозяин удостоился звания шейха, умел уже не только читать, но и писать. Молодой шейх стал поручать ему даже такую благородную и крайне ответственную работу, как переписывание книг.
Фанатично преданный аллаху и молитвам, шейх Ахмед после смерти отца передал унаследованное состояние родному медресе, решив полностью посвятить себя утверждению учения пророка Магомета. Он мечтал о высших заслугах перед аллахом, хотел подняться до уровня святых, обращавших в древности сердца язычников к мусульманской вере. Но переполненные такими же, как он, фанатиками окрестности Самарканда не могли удовлетворить его, и шейх отправился на север, туда, где жили народы тюркского происхождения, описанные в свое время Ибн-Фадланом.
Путь оказался трудным, может быть, не менее трудным, чем шесть веков назад, когда проделал его в составе арабского посольства Ибн-Фадлан. Но дорожные тяготы лишь закалили Апкадира. Он прибавил в росте, пополнел, выглядел лучше прежнего. Только голос у него остался тоненьким, как у подростка. Впрочем, это его не волновало. Бывают же люди с тонкими голосами. А шейх считал, что слуге даже идет такой голос. Да, в дороге Апкадир окреп. А вот господин его, потерявший здоровье в каменной нише медресе, тяжести длительного путешествия не выдержал. Достигнув пределов Казанского ханства, Ахмед аль-Самарканди покинул этот мир. С помощью местных жителей, оказав возможные почести, Апкадир предал тело своего господина земле, помянул покойного, как положено, на третий, седьмой и сороковой от кончины день и, нагруженный оставшимися от него рукописными книгами, один добрался до Казани.