После этого старейший акхакал выставил на круг небольшой каменный ларец. В ларце хранились золотые и серебряные украшения, драгоценные камни, изящные кинжалы, ножи и всякого рода наконечники стрел, подаренные юрматынским предводителям в разные времена разными ханами и главами племен. Бережно выложив эти осколки прошлого, вызывающие и гордость, и светлую печаль, старейший обвел взглядом присутствующих, как бы спрашивая: «Все видите?» Своеобразные сокровища, напоминая о славе, добытой былыми предводителями, говорили о том, что и само племя издревле относилось к числу значительных и уважаемых племен.
Однако ларец был открыт не только для того, чтобы молодой туре в присутствии почтенных свидетелей принял на хранение названные ценности, — все, затаив дыхание, ждали, когда со дна ларца будет извлечено нечто бесценное. И вот старейший извлек это нечто, обернутое казанским сафьяном, и начал разворачивать сверток. В свертке оказался пожелтевший листок бумаги. Старейший, словно бы поколебавшись — дотронуться или нет? — осторожно разгладил листок и протянул его шакирду:
— Впиши сюда имя нашего нового турэ!
— Пусть сначала прочитает вслух! — потребовали сидевшие кружком акхакалы.
Хотя бумага на их памяти уже несколько раз читалась на торжествах или таких вот печальных собраниях, акхакалы вновь в глубоким вниманием выслушали внесенные в священные записи сведения и имена.
«…Много было родов в нашем славном племени Юрматы, когда предводительствовал Тухал-бий, — читал шакирд. — Все народы называли его бием, а у ногайцев было принято называть мурзой, и они склоняли перед ним головы. В те давние времена они кочевали в местах, где текут Зай и Шешма. После Тухал-бия предводителем стал Шагали, затем Гажлук, затем его сын Шейх-Дервиш, затем Бурнак-бий.
В долинах Зая и Шешмы выдались крутые годы. На лошадей и овец напал мор. Ногайцы, посовещавшись, сказали: „Наши предки пили воду из Кубани, сюда прикочевали зря; холод пагубней зноя, эти места нам не подходят, уйдем туда, где обитали предки“. Однако те из народа, кто ничего не имел, пришли к предводителю и сказали: „В хорошие годы мы были вместе, не бросай нас теперь, когда наступили худые времена“. И Бурнак-бий решил остаться. Его младший брат Ядигер ушел с бесчисленными ногайцами и прочим людом на Кубань. Оставшихся стали называть истяками, а также и юрматынцами. Они, переселившись, кочевали у Сакмара, Яика, Идели. Они заняли земли от Нугуша в среднем течении Агидели до Кугуша ниже по ее течению — край, где много ветвистых речек и заливных лугов. Они подняли на деревья борти для пчел, приохотились добывать бобров в речках, и куниц в чащах, и лисиц в редколесье.
После Бурнака стал бием его сын Байтуря, а затем сын Байтури Янтуря, затем сын Янтури Саляу, затем сын Саляу Актуш, затем сын Актуша Куктуш, затем сын Куктуша (Сабаклы, затем сын Сабаклы Муштари…»
Далее имена предводителей племени, начиная с древнейших времен, были перечислены заново без перебивок — будто нанизаны на единую нить. Это шакирд не стал читать, поднял взгляд на старейшего, — мол, всё, что еще прикажете делать?
— А теперь, — сказал самый старый акхакал, — будь добр, возьми в руку перо и впиши вслед за именем Муштари имя нашего нового турэ.
В благоговейной тишине шакирд вытянул из правого голенища гусиное перо, из левого — чернильницу, сделанную из коровьего рога. Осторожно обмакнул перо и, пошмыгивая носом, вывел на бумаге имя нового предводителя племени. Пока шакирд, не сводя глаз с оставленных пером кривулин, ждал, чтобы подсохли чернила, акхакалы издали завороженно смотрели на свежую запись. Новое имя в ряду других выделялось так, словно на нить одноцветного ожерелья надели бусину другого цвета, да и покрупней. Это и старикам, не знающим ни буковки, было ясно видно.
— Что ты написал, шакирд? — спросил старейший. — Будь добр, прочитай.
— Я написал: «Татигас».
— Добавь «бий», — велел старейший, хотя в прежних записях слово это не повторялось после каждого имени.
Но теперь был резон в таком новшестве. Была, хоть и слабая, надежда вернуть, опираясь на титул бия, прежнюю привилегию племени. Дело в том, что благодаря этому коротенькому слову, выражаемому всего лишь двумя арабскими значками, племя Юрматы до недавнего времени не платило ясака.