— Вот вам ясак! — Шакман, распалившись еще пуще, потряс плеткой. — Не только ему, но и казанскому хану племя Тамьян не платило!
И хотя всю жизнь Шакман ломал голову над тем, как избавиться от тяжелой повинности, он повторил громко:
— Да, не только Татигасу, у которого еще под носом не высохло, но и казанским ханам ясака я не платил! Ясно?
Выдав желаемое за действительное, человек нередко сам начинает верить, что все так и было, как утверждает он. И Шакман почувствовал себя так, будто был приближен к трону, удостоен тарханства (или, по-юрматынски, бийства), прожил жизнь беззаботно и счастливо. Воодушевленный собственными словами, он даже вообразил, будто юрматынцы покорены им, Татигас стоит перед ним на коленях, и теперь он, Шакман, — могущественный турэ, взимающий дань с племени Юрматы.
— Пусть придет! Пусть, коль душа у него не в пятках, придет сразиться! Видали мы таких! — выкрикнул он.
Шакман был уверен, что Татигас войной не пойдет, но какого-нибудь злодейства от него надо было ждать. «Перезимовать бы благополучно! — вздохнул он, распустив своих воинов, собранных лишь для того, чтобы показать силу тамьянцев. — А там будет видно. Пупками с Татигасом мы не связаны. Может, есть у Тенгри безъясачные земли».
Юрматынские яубасары отправились обратно несолоно хлебавши, однако Шакман, поостыв, осознал, что теперь должен опасаться всяких неприятностей больше, чем прежде. «Не даст Татигас, будь он проклят, перезимовать спокойно, — думал он тоскливо. — Эх, объявился бы вдруг сынок мой Шагали — сразу мне стало бы легче!..»
24
Говорят, путевый турэ думает о благе своего народа, непутевый — о войне. Но к Субаю-турэ это никаким образом не относилось.
Заметных новшеств, которые сказались бы на будущем минцев, не ввел и молодой турэ Канзафар, принявший власть при живом отце. Народ, объяснявший свои невзгоды беспечностью и преклонным возрастом Субая, все более убеждался, что надежды на Канзафара были напрасны, — оставалось только вздыхать, мечтая о достатке и благополучии.
Даже безвинных егетов, уведенных ханскими армиями, Канзафар отыскать не сумел. Сгинули егеты, точно капли, упавшие на песок. Всякого рода слухи и толки о них в конце концов иссякли. Правда, посудили-порядили еще о смерти мурзы Килимбета в том смысле, что Килимбета нет — найдется другой Килимбет, а вот пропавших бедолаг, видать, уже не вернуть. Переиначивая поговорку «Баскак умрет — новый больше урвет», люди говорили: «Умер один Килимбет — другой принесет не меньше бед». Таким образом, беду, случившуюся с егетами, прямо связали с убийством ханского наследника.
Трагические события будоражат народ, и если совершается злодеяние, сколь бы скрытно его ни совершили, народ чует, чьих это рук дело. Пошли толки: «Боясь потерять трон, убийство подстроил сам Акназар-хан». — «Да нет, не может этого быть, все ж — родные братья». — «К тому же Килимбет не мог уже тянуться к трону — у хана, говорят, сын родился, Ахмет-Гирей…» Подозрение с хана было снято. Суждения были разные, но все они, наконец, свелись к одному: «Чтобы приблизиться к трону, Килимбета убил баскак Ядкар». Тогда, вспомнив поговорку о баскаках, и стали ее переиначивать.
Но покойного не принято хулить. Хорош ли, плох ли был убитый, жалеют его, а осуждают убийцу. Со временем в народном сознании вырисовались два Килимбета: светлоликий — Аккилимбет, и черноликий — Каракилимбет. Долго эти образы олицетворяли жертву зла и само зло.
Какая бы собака, рыжая или черная, ни цапнула за ляжку — одинаково больно. В справедливом гневе укушенный замахивается палкой, и злодейку настигает возмездие. Бывает, правда, что под удар попадает не рыжая собака, которая вас укусила, а черная. Все же вы чувствуете некоторое удовлетворение… Палка возмездия, поднятая минцами, ни в кого не угодила. Однако суд народный вынес свой приговор злодейству. Прозвучал в веках кубаир безвестного сэсэна:
Племя минцев, терпеливо снося свои невзгоды, отсчитывало день за днем.
В один из обычных дней в главном становище племени появился чернобородый незнакомец. За ним следовала его жена. Встретили их настороженно: не беглые ли? Судя по усталым лицам и запыленной одежде, проделали они немалый путь.