— Туксаба! Туксаба! — яростно звучало со всех сторон.
Вскоре от луков пришлось отказаться, тиски в распадке сжались, остатки ханского войска добивали в ближнем бою дубинками. Только Ядкару-мурзе и юзбаши удалось спастись — вырвались с кучкой своих охранников. Шагали с оставленными при себе егетами кинулся в погоню. Возможно, и удалось бы настичь обратившихся в бегство и, повязав, представить на суд акхакалов племени, но Шагали вспомнил вдруг о раненом Карагужаке и прекратил преследование. Свернул с радостной вестью к холму, где лежал глава племени.
К сожалению, Карагужак-турэ был без сознания. Бережно, в люльке, подвешенной к седлам, перевезли его в становище, осторожно смыли запекшуюся на спине кровь, наложили на рану целебные листья и повязку.
К тому времени, когда Карагужак пришел в сознание, оставшиеся в живых победители, отликовав и предав земле погибших, уже разъехались по своим родовым становищам и яйляу, где вновь воцарилось спокойствие.
Выяснив у кыпсакских охотников, куда направилось его родное племя, Шагали тоже собрался уехать. Уезжать, не попрощавшись с тем, к кому приехал в гости, неловко. Зашел в юрту Карагужака, чтобы взглянуть на него на прощанье. В знак уважения его оставили возле турэ одного. И Карагужак, может быть, открыл глаза как раз потому, что почувствовал его взгляд…
— Не ранили б тебя — я, конечно, не стал бы вмешиваться, — закончил свой рассказ Шагали. — Но вижу: егеты у вас храбрые, а в бой повести их некому. Ну и…
Мужчины не плачут ни с горя, ни от радости, но ведь и у них бывают мгновения слабости. Карагужак с трудом проглотил подкативший к горлу комок.
— Спасибо, большое тебе спасибо! Хай, будь я здоров — угостил бы тебя от души, до упаду!
— Не беспокойся об этом, меня тут прямо-таки заугощали.
— Когда отыщешь свое племя, приезжай опять, подольше погостишь. Давай всегда будем держаться вместе. Коль тамьянцам нужна помощь, извести меня…
Шагали сдержанно вздохнул. Он понимал, что с родным его племенем случилась какая-то беда, иначе не покинуло бы оно землю отцов и дедов и не направилось на зиму глядя куда-то за Урал. Каждый раз при упоминании о тамьянцах сердце Шагалия начинает ныть. Вот и сейчас заныло. Но он не стал делиться своими переживаниями с Карагужаком — у него и так достаточно неприятностей.
— Да, скажи-ка: над полем боя слышался клекот беркута? — спросил Карагужак.
Шагали улыбнулся, вопрос показался ему по-детски наивным, но чтобы не расстраивать раненого, он сказал:
— Может, и слышался. В ваших краях много беркутов. Только я в горячке не обратил внимания…
В смертельной схватке не то что на клекот — на медвежий рев не обратишь внимания. Однако Карагужак был убежден, что в этом победном бою его соплеменникам помогал клекот священной птицы.
— Могучая птица. Сам Тенгри даровал ее нам… — проговорил он задумчиво.
— Я замечал: некоторые птицы стараются свить гнезда поближе к гнезду беркута. Живут под его крылом. Хоть он, бывает, сам их заденет, зато уж никому другому в обиду не даст. Надежное у беркута крыло!
— Да, надежное…
— Ну, турэ, мне пора. До свидания! — сказал Шагали, притронувшись к руке Карагужака. — Путнику надлежит продолжать свой путь.
— Не так должен бы я провожать… И надо ж было угодить на это копье!
— Ты не волнуйся, брат! Мне у вас оказывали знаки самого высокого уважения.
— А сам я даже угостить по-человечески не смог. Хоть подарок, что ли, на память тебе сделать… Кто там есть, войдите-ка!
Вбежавшему тут же порученцу Карагужак приказал:
— Выберите в табуне для гостя лучшего скакуна!
Порученец, склонив голову, повернулся к выходу.
— Не одного — двух! — добавил турэ вслед ему. — Для его жены — тоже.
— Спасибо, турэ! — сказал гость, приложив руки к груди. — Тогда уж и я оставлю тебе памятную вещь. Посмотришь, когда окрепнешь… Не спеша…
Шагали достал из внутреннего кармана небольшой кожаный сверточек, положил рядом с Карагужаком. Заметив во взгляде предводителя и удивление, и любопытство, пояснил: