— К лесу! — закричал их предводитель.
Не успей воинство Байгубака повернуть коней и взять с места в карьер — сынгранцы спустя какие-то мгновения сшиблись бы с ними. Но енейцы, не приняв боя, который сами же навязывали, понеслись прочь, в сторону леса, и разгоряченным сынгранцам оставалось только начать преследование. Они помчались вслед за ударившимся в бегство врагом, победно издавая все тот же клич.
Вскоре скакуны, участвовавшие в байге, достигли конечной черты, однако их не встретила, как бывало, взволнованная толпа, не раздались одобрительные крики и никто не обвил вышитым полотенцем шею коня, пришедшего первым. На них глазела только кучка мало что смысливших ребятишек. Дети постарше помогали матерям и бабушкам увязать пожитки на случай, если дело примет неблагоприятный для племени оборот. Часть людей перегоняла скот через речку, спешила скрыть его под сенью леса.
Мальчишки-наездники, ничего не понимая, натянули поводья, неторопливо совершили круг по майдану, чтобы распаленные скакуны немного остыли, а потом, сообразив, что к чему, не ожидая чьих-либо распоряжений, поскакали галопом туда, куда умчались их отцы и старшие братья. К счастью утомленных коней, гнать их пришлось недолго: старшие сынгранцы уже прекратили преследование и возвращались обратно.
Праздник прервался. Зато внезапное нападение было отражено. Дело, правда, не дошло до схватки, о которой впоследствии можно было бы вспоминать с великой гордостью. Все ж сынгранцы вернулись к своим юртам с видом победителей.
Однако успокаиваться пока было рано. Тот же враг, устыдившись своего поспешного бегства, возжаждав мщения, мог вернуться, напасть ночью. Конечно, порядочные воины так не делают. Но кто их знает, этих енейских вояк, — времена наступили такие, что в войне благородных правил люди не придерживаются, не дают даже выносить раненых с поля боя.
Племя Сынгран провело ночь в волнении. Не только дозорные, но и все мужчины, а глядя на них, и женщины не сомкнули глаз. Враг в эту ночь не появился. Вовсе отказались енейцы от своей затеи или готовили какую-нибудь каверзу — трудно было сказать. Но сынгранцы несколько успокоились. Значит, появилась возможность связать оборванную недругами нить праздника.
Булякан послал гонцов к Шакману с просьбой вернуться и продолжить свадебные торжества. Тамьянцы вернулись как ни в чем не бывало. Скачек решили больше не затевать, но сочли нужным заново выслушать брачную молитву.
— Давай, мулла-агай, читай, — сказал Булякан-турэ Апкадиру. — Повторение святого слова не повредит, а волосы молодых, может, покрепче свяжутся.[37]
Шакман не возражал. Мулла, подергав носом, приступил к делу, однако прочитал молитву с пятого на десятое, поскольку никто, кроме него, слов ее не знал.
Казалось, все встало на свои места. Свадьба продолжалась. Но стоило послышаться снаружи какому-нибудь незнакомому звуку, как в юртах все настораживались. Лучшие кураисты и певцы не могли полностью завладеть вниманием слушателей, не в силах были рассеять их беспокойство. Енейцы не появлялись поблизости, а все же тень их как бы простиралась над пирующими.
При таких обстоятельствах не было желания затягивать торжества надолго. Гости спешили уехать подобру-поздорову, хозяева не слишком настаивали на том, чтобы они оставались подольше. Молодых решили уединить после того, как невеста переедет к тамьянцам.
Говорят, и дурной ветер иногда одаривает теплом. Попытка енейцев напасть на племя помогла Булякану поскорей избавиться от свадебных хлопот. Он вздохнул облегченно, быстро покончив с утомительным праздником, который по обычаю мог затянуться на недели. «Теперь одна Забота осталась — благополучно проводить дочь», — думал он, прощаясь со сватом.
А Шакман, имея в виду предстоящее празднество по случаю приезда снохи, думал: «Каково начало, таким будет и конец. Надо поскорее заполучить приданое и покончить с этой колготой».
11
Булякан радовался: хорошо, что енейцы повернули обратно, не прошлись по его кочевьям, не разорили племя; хорошо, что добро и скот, предназначенные в приданое дочери, остались в целости и сохранности. Иначе нельзя было бы поручиться за счастливое будущее Минлибики. Заносчивый Шакман мог бы и отказаться от снохи без приданого, это ему — что сплюнуть…
Предводитель сынгранцев спешил сбыть дочь с рук. Пока мирно-тихо, пока ничего худого еще не произошло, надо ее и все, что обещано дать при ней, отправить во владения свата. Даже не посоветовавшись с Шакманом, Булякан назвал срок проводов: в первый день следующей недели Минлибика должна выехать в становище мужа.