Шакман решение свата не оспорил, в душе одобрил, но согласие высказал, походя кольнув Булякана.
— Хотелось хорошенько подготовиться, — сказал он. — Начало скомкалось, прошло кое-как, в спешке, так хоть день открытия лика молодой я надеялся провести по-человечески… — Из опасения, как бы сват не переменил своего решения, Шакман тут же свернул на другое: — Ну ладно, пусть будет по-твоему… Я пришлю погонщиков — осмотрят скот перед тем, как гнать… Вы сами тоже не мешкайте, выезжайте следом за молодой. И впрямь затягивать дело ни к чему. Завершим его поскорей.
Вернувшись в свое становище, Шакман-турэ занялся подготовкой ко дню, когда молодая сноха откроет свой лик, то есть будет представлена тамьянцам. Но прежде всего он направил к сынгранцам опытных пастухов, чтобы выбрали и приняли, точно сосчитав, скот по уговору о приданом. Затем разослал гонцов приглашать гостей, не забыв послать повторное приглашение свату и его ближним. Для снохи Шакман велел приготовить самую нарядную, богато обставленную юрту, которую открывали только для дорогих гостей.
Таким образом, тамьянцы готовились торжественно встретить молодую килен, а сынгранцы хлопотали в связи с предстоящими проводами.
И вот наступил день проводов. Скот отобран. Прочее имущество из приданого погружено в повозки. Лошади запряжены. Кибитка, предназначенная для Минлибики, подкатила к ее узорчатой юрте.
Минлибика давно была готова. Она поднялась рано, расчесала волосы и стала наряжаться без чьей-либо помощи. Не раздумывая, какое платье, какой елян выбрать, сразу решила: на землю того, кому вручается ее судьба, она ступит в одежде, в которой встретилась с ним первый раз. Мать ее говаривала: «Не следует сбивать мужчину с толку, часто меняя наряд, — может подумать, что изменились и твои чувства». Минлибика сама заплела волосы, сама же закрепила накосники, украшенные кораллами и монетами. И лишь тогда, когда она уже потянулась за сложенным вдвое платком замужней женщины, явились енгэ, чтобы одеть ее, приготовить к сенляу — прощальным причитаниям.
— Похоже, очень проворной женушкой окажется наша Минлибика, — сказала одна из енгэ. — Уже и оделась.
— Вот и хорошо, — сказала другая. — Главное — не что и как одето, а что на душе. На молодой да стройной, кто бы ее ни одел, все сидит ладно. Лишь бы душа была довольна…
Енгэ затараторили без умолку — то давали советы, то переговаривались меж собой.
— Ты, Минлибика, зря слез не лей. Причитать — причитай, а думай о чем-нибудь другом, что придет в голову.
— Да пусть поплачет, пусть! Как не поплакать девушке, когда она со своим родом-племенем прощается? Даже неприлично без слез-то.
— Прикрой лицо платком — никто и не увидит, сухие глаза или мокрые…
— Ладно, ладно, не учи! Сама знает. Ныне девушки умные, не то, что в наше время.
В юрту вошла мать Минлибики, оглядела ее наряд, пригладила рукой там-сям, по обыкновению ласково похлопала дочь по спине. Ласка доставила Минлибике невыразимое удовольствие, и в то же время ей стало вдруг очень грустно. Она взглянула на мать и тихо заплакала — не оттого, что сама уезжает в чужедальнюю сторону, а от жалости к матери, остающейся здесь. Захотелось прильнуть к ее груди, как в детстве, приласкаться, но Минлибика сдержала себя — постеснялась при людях. Тук как раз шумно набежали в юрту ее подружки, а за ними потянулись женщины постарше.
Мать отошла к нарам, сколоченным в юрте, заняла место среди пожилых женщин. Осушив уголком платка глаза, — тоже всплакнула, — она кивнула двум енгэ, вставшим по бокам Минлибики:
— Начинайте, не будем терять время.
Но до начала сенляу одна из старух, сидевших на нарах, высказала пожелание:
— Переезжай, дочка, вместе со своим счастьем!
Другая старуха, воздев руки, призвала:
— Обратимся с мольбой к Тенгри[38]! — И продолжила, повысив голос: — Сердца наши обращены к тебе, мой Тенгри, и дочь свою поручаем тебе. Не оставь ее без помощи!
— Не оставь ее без помощи! — в один голос повторили остальные.
Теперь наступила очередь енгэ, стоявших возле Минлибики. Неузнаваемо изменившимися голосами они начали причитать от имени молодой, нараспев произнося стихи, передаваемые от поколения к поколению:
38
Тенгри — верховный языческий бог (солнце). Ислам не смог вытеснить из сознания башкир образ лучистого покровителя жизни, верующие нередко путали аллаха с языческим богом или молились обоим.
39
Бисмилла