— Вроде этого. Из их круга…
— Не перевелись еще там у вас разбойники?
— Там-то перевелись, да тут остались… Я пришел отомстить тебе, баскак Салкей!
Биктимир взмахнул плеткой. Салкей в ужасе зажмурился. Плетка со свистом взрезала воздух. Тем все и кончилось. Биктимир повернулся и ушел. Не смог он ударить старика. Вот так всегда: ищет обидчика, томимый жаждой мести, а как дойдет до дела…
Даже неудобно перед людьми. Скажут: больно жалостливый. Пришлось соврать Шагалию.
На следующий день в пути заговорили о Москве.
— Айда с нами до конца, — предложил Шагали Биктимиру. — Оттуда вместе в племя вернемся. Ну сколько можно мотаться без пристанища!
— А что! — загорелся Биктимир. — Поеду, коль возьмете, и в племя тоже. Тамьянцы для меня не чужие. Родные, можно сказать. Только Минзилю по пути заберу — и к вам.
— Вот и ладно.
— Послушай-ка, Шагали, — сказал Иске-бий слегка заискивающим голосом, — что-то притомила меня дорога. Да и беда вот случилась… Может, говорю, повернем обратно из Казани?
— Коль до Москвы ехать, угодим на обратном пути в самую слякоть, — поддержал его Бикбау.
— Эти князья в Казани — они ведь царем посажены, — добавил Карагужак. — Получим грамоты, и достаточно!
— Только не забыть бы, — сказал уже как о решенном Иске-бий, — не забыть бы, чтобы в них ясно написали, какой у племени клич. Надо им, коли сами не знают, подсказать: и древо священное, и птица, и тамга — какие исстари были, пусть такие и останутся.
— А зачем они нужны? — спросил Биктимир. — Клич, к примеру?
— Ну, как же… как же племени без клича?
— Клич теперь может понадобиться только один: из уст белого царя. Или же птица… Птица у него, говорят, тоже есть. Беркут с двумя головами.
— Нет, нам и своя птица нужна. В знак того, что каждое племя будет жить вольно, как птица в небе.
— А древо?
— Древо — напоминание о корнях, о земле, в которой лежат наши предки. Понял? Ну, а тамга… Она нужна, чтоб легче было род от рода отличать, чтоб не перемешались племена…
— А коль и перемешаются, беды не вижу. Вот мы тут — будто все из одного племени. Что в этом худого?..
Шел караван, путники рассуждали о кличе, о тамге, а Шагали думал о своем.
И туда ему однажды уже довелось проехать по этой дороге, и обратно. Что дала она ему, чего он достиг? Мир повидал. Цели, ради которой впервые отправился в дальний путь, он не достиг, зато многое постиг: знает больше и видит дальше других. Только вот семейная жизнь у него не сложилась, как надо. Не нашел Минлибику, знать, не суждена была ему. Теперь и Марьи нет… Осталась Айбика. Да не радость вызывают мысли о ней, а горечь. Сына бы, что ли, ему поскорей родила!..
Не выходит из ума сын Канзафара. Такой славный мальчишка — хоть укради его!
А что, в прежние времена, когда, скажем, был еще молод его, Шаталин, отец Шакман-турэ, когда барымта считалась освященным обычаями делом, можно было бы совершить набег на минцев да и отбить у Канзафара сына. Теперь такое становится невозможным. Тамьянцам и минцам — жить под одним крылом. Канзафар-бий заручился помощью Москвы. Он, Шагали, едет за тем же. И не один. С ним — предводитель племени Бурзян Иске-бий, предводитель племени Усерган Бикбау. И друг его, глава кыпсаков Карагужак. Когда они вчетвером склонят головы перед двуглавым беркутом Русии, окажется, что уже восемь крупнейших башкирских племен присоединились к могущественной стране. За ними последуют и остальные. И китайцы, и табынцы. И племена помельче, такие, как Кайпан, Сальют, Кувакан… Все башкиры соберутся и объединятся под крылом беркута…
— Поторопим-ка, друзья, коней! — сказал Бикбау. — А то едем, едем, а конца не видно.
— Верно! Ведь и обратный путь нам предстоит, — поддержал его Карагужак.
— Знать бы еще, какая нас потом, судьба ждет, — вздохнул Иске-бий.
— Судьбу выбрать мы не можем, — подал голос Шагали. — Но мы выбрали этот путь и будем надеяться, что он обернется для нас желанной судьбой…
1958–1983
С. Сафуанов
Мэргэн — значит меткий
Случилось так, что в последние дни жизни Кирея Мэргэна я оказался в одной больнице с ним. Я, «ходячий больной», часто навещал его. Ахняф Нуриевич, высокий и статный, с большой седой головой с орлиным носом, всегда аккуратный и подтянутый, даже сейчас, когда он изрядно исхудал и редко вставал с койки, казался мне беркутом, стоящим на уральской скале. Во время наших бесед он несколько раз повторял: «Хорошо, что успел завершить работу». Он имел в виду роман «Крыло беркута», замысел которого зародился у него еще в 1957 году, в дни празднования четырехсотлетия добровольного присоединения Башкирии к Русскому государству.