— Что здесь происходит?
— Принцесса, я разберусь… — начинает Шай, но Джондар подходит ко мне, перебивая его:
— Мы не оставим так это вопиющее оскорбление. Я привлеку к делу своих лучших людей, принцесса.
Шай сверлит его взглядом:
— Мы уже заметили, как один из ваших «лучших людей» передал ей вино.
— Достаточно, — говорю ему. — Это не решает проблемы, капитан.
Шай прислушивается к словам, словно не веря, что их произнесла я, а не какой-то призрак из прошлого. Он переводит на меня взгляд, в котором сквозит неверие. Я знаю, что он злится — на Джондара, а теперь и на меня, — и мне кажется, что он сейчас не может ясно мыслить. Это само по себе удивительно. Он всегда был таким холодным и непоколебимым.
Я могу себе представить, как выгляжу сейчас — растрёпанной, истощённой. Совсем не как принцесса. Я так устала, что не могу набраться сил и заговорить громче. Но по какой-то причине мне и не нужно повышать голос. Они оба затихают, сосредоточившись только на мне. Это что-то новенькое. Может, у меня, в конце концов, есть командирский потенциал. Может, во мне больше от матери, чем я думала. Я делаю вдох, чтобы взять себя в руки. Что ещё бы она сделала? Если подумать, то вот и ответ. Прежде всего, она взяла бы дело в свои руки.
Значит, и мне нужно взять на себя контроль, пока есть шанс.
— Вино было подарком. От кого?
— От леди Элары, — отвечает Джондар и краснеет. — Но это не…
— Тогда нам для начала нужно поговорить с Эларой. Где она?
Оба смотрят в пол, на стены — куда угодно, только не мне в глаза.
— Заперта в своих апартаментах, ваше высочество, — наконец, говорит Шай. — Как и все пассажиры. Мы сразу же об этом позаботились.
Так вот из-за чего были те вопли? Потому что даже если Шай ответственен за мою безопасность, это не даёт ему право запирать антейскую знать в их апартаментах. Я посылаю ему укоризненный взгляд, и он выглядит сбитым с толку. Он к такому не привык. Я всегда делала, как он говорит, или, по крайней мере, поддерживала его. Чувство вины давит на грудь, но я безжалостно отгоняю его. На это нет времени. Речь идёт не о нём. Ни об одном из них.
— По-твоему, Элара может стоять за всем этим? — спрашиваю я спокойным, ровным голосом, без намёка на угрозу.
Это вопрос в лоб, знаю, но сейчас самое время для прямолинейности. Джондар тут же мотает головой — его рефлекторная реакция и, вероятно, правдивая.
— Мне нужно с ней поговорить, — обращаюсь к нему. И это не просьба.
Надо отдать ему должное, Джондар выглядит весьма взволнованным этой перспективой. Вейрианский суд известен далеко за своими пределами. На своей земле у меня было бы полное право потребовать дуэль, в которой Элара — ни разу в жизни не поднимавшая ничего острее столового ножа — не смогла бы победить. Но есть ещё кое-что в его глазах. Искреннее беспокойство. Может, за меня. Может, о ходе моих мыслей. Почему-то я сомневаюсь, что он беспокоится за неё.
— Элара бы никогда не оказалась замешана ни в чём подобном. Её репутация безупречна, ваше высочество.
— Тогда позволь мне поговорить с ней, и мы это выясним.
***
Джондар стучит в дверь, перед тем как открыть её. Я удивлённо моргаю. Что он делает? Предупреждает её о нашем приходе? Антейцы явно не представляют, как нужно действовать в таких ситуациях. Я оглядываюсь на Шая, который, если это вообще возможно, выглядит ещё злее. «Он на взводе, а значит, бесполезен», — сказал бы мой отец. Шай выше этого. Должен быть выше.
Злость — плохой советчик в таких делах. К тому же, мы говорим о смерти Нериссы. Моей компаньонки, которая всегда была добра и заботлива. Моей подруги. Шай тоже вырос под её присмотром. Она заботилась о многих сиротах, чьи родители погибли на войне и которых наша семья взяла под опеку.
В это сложно поверить, но Шай справляется хуже меня. Скорбь — сильная эмоция, а вейрианцы всегда были горячим, эмоциональным народом.
— Останься здесь, — приказываю ему.
— Принцесса…
— Шай, — я вкладываю в голос нотки предупреждения, и, к моему удивлению, он отступает. Его челюсть напряжена, но он не возражает. Я захожу за Джондаром внутрь.
Элара выглядит ужасно. Идеальная причёска растрёпана, плохая кожа небрежно замазана косметикой, глаза опухшие и красные. Я молча рассматриваю её — намеренно прибегая к тактике доминирования, — и держу лицо бесстрастным и нечитаемым.
И долго ждать не приходится.
— Я ничего не сделала, — взывает Элара, заламывая руки. — Я подарила вино, это правда, но я ничего не знаю про яд. Зачем мне это? Джондар, скажи ей. Прошу, скажи ей. Не отдавай меня этим дикарям. Я ничего не сделала.