Один за другим солдаты бросали угрозы и шутки, призывая противника, но на самом деле накручивая себя, пряча свой страх, выпячивая показную храбрость и браваду. Не так уж много здесь было тех, кто имел за плечами настоящий опыт, настоящую кровь. Тех, кто слышал свист пуль, проносящихся всего в каком-то шаге, слышал рокот падающих снарядов. Видел, как война обходится с людьми, во что их превращает, как калечит и что оставляет после себя.
И одним из таких был Хейс, окончательно убедившийся в неизбежности осады, и потому приступивший к активной подготовке.
— За работу, братцы! Завтра будет битва, а сегодня дело! — выкрикивал он между приказами офицерам.
Форт погрузился в деловитую суету. Хейс не просто так оставил завершающие приготовления на самый последний день. Нельзя оставлять солдат без дела в такой момент, нельзя позволять думать, что их ждёт. Нет, лучше работать.
Внутренние казармы форта освобождались, очень скоро туда отправятся раненые. Одну комнату определили под столовую. Во двор может упасть, а, скорее всего, упадёт и не один, шальной снаряд, и никому не хотелось бы оставаться без кухни.
На улицу, зябко кутаясь в тёплую накидку, выглянула Ульяна. Лекарка, как и всегда, щеголяя забинтованным лицом, прикрикивала на солдат.
— С дороги, остолоп! Или окачу тебя своим варевом, до могилы будешь попеременно страдать поносом и запором! Чего под ногами путаетесь, как цыплята желтозадые? Кыш!
Солдаты испуганно отпрыгивали в сторону, хотя в ведре лекарки был наведён обычный травяной отвар, которым будут снимать воспаление и чистить раны от грязи.
— Ульяна! — перехватил её Маркус, слегка шепелявя. — Ты чего, карга старая, на свет показаться решила? Опять бородавками покроешься!
— Ох, вышел гусь — уже боюсь! Бородавка у тебя в причинном месте, охальник, заместо чести и достоинства, — огрызнулась лекарка. — А будешь много языком трепать, и этого не останется. На-ка лучше! Неси в башню! А то перья растопырил!
Морщинистая, но сильная рука поставила ведро перед офицером, да так резко, что варево брызнуло в лицо Маркусу.
— Чего нам делать с этим? — оттирая морду рукавом, спросил офицер.
— Тебе чего делать? Можешь пить с похмелья, можешь задницу подтереть. Вот твои солдатики посмеются, — ответила Ульяна уже разворачиваясь. — А так это раны промывать.
Маркус сплюнул.
— Чтоб тебя! Что ты мне голову морочишь?! Вот зуб даю, выпорю я тебя, не глядя на возраст!
Но женщина его не слушала, возвращаясь в свою часть подземной части форта. В её обители на костре уже варились ещё три ведра, и в ближайшие дни будет наварено немало. Она стянула с головы старый платок, под которым оказались огненно-рыжие и совершенно не седые, вопреки шуткам Маркуса, волосы. Белёсыми они могли показаться только из-за испарений, исходящих от зелий и настоек.
Ульяна поправила бинты, закрывающие лицо. Снимала она их, только запершись в своей жилой каморке, когда была уверена, что никто её увидеть не сможет. Едва она успела вернуть косынку на место, как в комнатку вошёл Брайан, один из лейтенантов.
— Тебе-то чего надо, болезный? Мазь от геморроя не дам! На голом камне сиди поменьше, и не будет ничего болеть!
Брайан, в отличие от других офицеров, предпочитал просто пропускать мимо ушей её колкости.
— Мы палатки снимаем. У тебя как с перевязочным материалом? Хватает, или запасать надо?
Ульяна вскинула руками:
— Конечно, надо запасать! Вас здесь три сотни голодранцев! И все норовят лбами пули ловить! Конечно, нужно больше бинтов! Но ты ставь на это дело толковых людей, а не ослов криворуких, способных только сиськи мять да рылом в миске спать! И смотри: нарежут криво — я тебя криво и забинтую, когда оторванную ногу на место ладить буду.
Остаток речи она кричала уже вслед уходящему офицеру. Фыркнув в спину одарённому, Ульяна проверила варево на огне, и занялась заготовкой трав. Она не назвала бы себя сильно опытной в том, что касалось врачевания ранений, но всё же не без оснований считала себя недурной целительницей. И потому спешила заготовить всё, что только можно было заготовить заранее. За шумом, создаваемым солдатами, и треском костра она не заметила шагов нового гостя.
— Всё сквернословишь, Уль? — обратился к ней Хейс.
Женщина обернулась и гневно бросила:
— Это я-то сквернословлю? Да чтоб ты знал… — и покрыла коменданта объёмным и даже местами поэтичным описанием его внешности, сравнивая мужчину с самыми мерзкими представителями животного мира, о которых знала лекарка, попутно прошлась и потопталась на его мужской гордости, чести и достоинстве, не постеснялась излить яда на характер и поведение, добавила сверху несколько неочевидных эпитетов, и при всём при этом ни разу не повторившись, на одном дыхании и от чистого сердца. — Вот так я сквернословлю, чтоб ты на будущее помнил и больше таких глупостей при мне не говорил. А теперь подумай ещё раз, ты меня по важному делу пришёл беспокоить, или ноги задницу несли, куда глаза не смотрели?