Книга 1
«Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.
Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
Но к холмному приблизившись подножью,
Которым замыкался этот дол,
Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,
Я увидал, едва глаза возвел,
Что свет планеты, всюду путеводной,
Уже на плечи горные сошел.»
«Божественная комедия», Ад, Песнь Первая 1-16, Данте Алигьери
Арка 1
«С тростинкой хрупкою надежды наши схожи,
Дитя мое, в руках господних наши дни,
Всей нашей жизни нить в суровой власти божьей,
Прервется нить — и где веселия огни?
Ведь колыбель и смерти ложе, —
От века на земле сродни.
Я некогда впивал душою ослепленной
Чистейшие лучи моих грядущих дней,
Звезду на небесах, над морем Альциону
И пламенный цветок среди лесных теней.
Виденья этой грезы сонной
Исчезли из души моей.
И если близ тебя, дитя, рыдает кто-то,
Не спрашивай его, зачем он слезы льет, —
Ведь плакать радостно, когда томит забота,
Когда несчастного жестокий рок гнетет.
Слеза всегда смывает что-то
И утешение несет.»
Виктор Гюго. «К Л.»
Глава 1
Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать происходящее, чтобы осознать себя.
До сих пор не могу однозначно ответить на вопрос — являюсь ли я взрослым человеком в теле ребёнка, или ребёнком с воспоминаниями взрослого человека. Но это размышления на отстранённо философские темы, что не имеют особого практического смысла.
Передо мной в настоящий момент стояли более сложные насущные проблемы.
— Кланяйся, — вполне убедительным приказным тоном сказал мне мальчишка, практически ровесник моему собственному телу.
Глухая подворотня смежного района. Окна, из которых никогда не выглядывают случайные зеваки. Двери, всегда закрытые и не открывающиеся на стук. Проулок, один из тех, на которых невозможно встретить случайно забредших прохожих. И мы.
Я стоял, закрывая собой пацана, на год старше меня самого. Рядом набычились ещё двое, плюс-минус, мои погодки. И перед нами мальчишка. Банальнейшая, по сути, ситуация. И быть наглецу битым, если бы не одно очень важное «но». Архиважное.
На плече у парня красовалась повязка: обычный на вид кусок ткани. Он был пришит к погону лёгкой нагло распахнутой куртки и спускался на грудь. И прямо в области сердца символ: пять ромбиков на фоне восходящего солнца или нечто на это похожее. Я ещё не успел близко познакомиться ни с местной родовой символикой, ни с её особенностями, но одно знал точно — парень для нас опасен.
Нет, на самом деле таких сопляков ещё ничему серьёзному не обучали. Максимум, он год проходил начальную физическую подготовку и постигал азы родовых техник, если такие в его семье вообще были. Но уже это создавало между нами глубокую, непреодолимую пропасть. И потому сейчас мой, в кавычках, друг валялся у меня за спиной, собирая по земле рассыпанные зубы.
— Здесь не родовые кварталы, — рискнул я блефовать. — А мы — свободные горожане.
Пацан нахмурился. Плохо, не повёлся. Мы не были свободными горожанами, так, нищие детишки.
— Вы — чернь, позабывшая своё место. Желаешь, чтобы я вам его напомнил?
Кланяться этому щенку категорически не хотелось. А придётся.
Это был очень странный мир. Мир, в котором есть магия. Мир, в котором малолетние колдуны получают право на убийство, на целенаправленное применение боевых способностей против тех, на кого укажут.