— Да это же Слонкин, кузнец, — ответил Комар.
О дьявол, кузнеца не узнал — чистый, по-городскому одетый, стоит, как министр.
Среди мужчин я заметил и высокую фигуру Бронислава Сейстуля, который весело смеялся над чьей-то незлой шуткой. «Вот теперь бы, под такое настроение, и поговорить с дядькой Броником, который с виду всегда кажется мрачноватым, неразговорчивым, задумчивым», — подумалось мне, но тут же я решил отложить этот разговор: успею еще.
По мокрому, липкому и скользкому, словно рыба, шоссе одна за другой бежали машины. Мы с Комаром осторожно, не спеша перешли шумную улицу, спустились на обочину и стежкой, что возле самых хат, пошли к Комарову переулку.
Мокрые хаты мокрыми окнами равнодушно смотрели на шоссе. Вон возле чьего-то двора на высокой липе стоит круглая борть — интересно, неужели пчелы не боятся шума машин на шоссе?
— Петр Дмитриевич, — спросил я, — а чья это вон та хата, которую мы прошли? Недалеко от магазина.
Тот дом каждый заметит: он заботливо ухожен, аккуратно покрашен, покрыт шифером, перед ним — красивая, умело выложенная из кирпича калитка.
— Это Алексей Кухаренка так обжился…
— Алексей? Тот Кухаренка, который мне жаловался, что его не замечают, ордена ему не дают, хоть он и свой, андреевский, а не из какого-то там Анибалева?..
— Если б не замечали, разве можно было бы такой дом поставить…
А вот и Комаров переулок. Предпоследняя в переулке — туда, под сосняк, под Оршицу — его усадьба.
— Как селился? А все мое селение началось вот с этого дубка. Принес я его сюда (не дубок, а прутик еще) и в чистом поле посадил. Лене, жене своей, сказал тогда: «Вот тут будут жить Комары».
Дубок стоял, еще зеленый. Только некоторые побуревшие листья опали уже на землю и прилипли к мокрой отаве.
— А потом хата появилась, сад зазеленел.
Сад, в котором сняты плоды, мокро дрожал под холодным ветром. Лишь пара поздних яблонь ярко светились небольшими красными яблоками, которыми были усыпаны деревца. Яблоки, хоть и красивые с виду, были кислые, твердые: чтобы повкуснеть, им, видимо, надо какое-то время вылежаться. А может, они позднее покажутся вкусными только потому, что тогда, зимой, нельзя уже будет пойти в сад и сорвать любое яблоко, которое на тебя посмотрит…
Просторный двор. Ухоженные хлевы. Новая кирпичная баня.
— О, с этой баней были у меня хлопоты. Только я ее построил, обновить захотелось, в своем пару попариться. Ну, натопил я ее — аж уши горят. Лена помылась и пошла в хату. А я с детьми остался. Сам парюсь, а дети в тазу плещутся. Слез с полка, а они белые-белые — как полотно. И сам чувствую, что и меня уже ноги не слушаются: как ватные стали. Боюсь только, чтоб не упасть. Я тогда детей быстренько повыкидал из бани в предбанник и тут же сам упал. Полежали мы немного, свежим воздухом подышали — отошли. Когда мне стало легче, я воды холодной принес. Головы детям ополоснул, и они зашевелились. А беда в том, что цемент был еще сырой, газ появился, — вот мы и угорели. Пришел домой, а Лена спала. Проснулась, а я возьми да и расскажи ей про все. Гляжу, а она белеет, белеет на моих глазах тут же — хоп! — и потеряла сознание. Что мне делать? Я давай мою Лену по лицу бить. Вижу, румянец появляется — ну, думаю, слава богу, проходит…
— Что ты человеку голову морочишь своей баней! Будто ему интересно слушать твою болтовню.
Это пришла с фермы Комариха. Елена Семеновна уже давно работает дояркой и с мужем, как она говорит, встречается чаще всего только возле своего дубка: он спешит на базу — она идет с фермы, он идет с базы на обед — она спешит на ферму коров доить…
— Я же и тогда говорила: на кой черт тебе спешить с этой баней. Пусть постоит, обсохнет…
— Зато теперь лучшего пара, чем в моей бане, ни у кого в Андреевщине нет.
Комариха зазвенела в сенях ведрами. Комар показывал мне свой водопровод — откручивал краны на кухне, в коридоре и любовался вместе со мной, какой упругой струей бьет вода.
— Петро, — спросила из сеней Комариха, — Вася еще не вернулся из Орши?
— Сама же видишь, что нет, — ответил Петр Дмитриевич и внимательно посмотрел в окно, которое заслоняли кусты еще зеленой сирени. — Вон и Васьковский бежит, — увидев сквозь листву агронома, сказал Комар. — Он сегодня в райкоме был, на бюро в партию Леню принимали.
Васьковский давно стукнул в сенях щеколдой, но в хату пока не заходил — наверно, старательно вытирал мокрые ботинки о постланный у порога вместо половичка старый, но чистый мешок. И как только он открыл дверь, не дав ему даже как следует войти в хату, Петр Дмитриевич нетерпеливо спросил: