Он волновался даже сильнее, чем предполагал в ожидании этого момента.
Корица томила несколько дней с исполнением обещания, и он исходил остров
в поисках, продирался через кусты, карабкался на склоны, но не преуспел, хотя, как теперь оказалось, был близок. Сегодня утром он решительно направился к дому Никоса, странное предчувствие подгоняло его. Корица возилась в огороде, завидев его, она расцвела, но тут же и сникла, почуяла беспокойство крыловское и непреклонность. Жена Никоса махнула ей, иди, мол, и приветливо покивала Алексу, лопоча что-то.
– Готова? – спросил тот нетерпеливо, издали раскланиваясь с гречанкой.
Корица вздохнула и зашагала прочь от дома, обречённо свесив перепачканные землей руки.
И вот они здесь. Спроси кто Крылова, отчего так хотел он попасть сюда, вряд ли смог бы ответить. Возможно, тайная одержимость Никоса блаженным старцем впечатлила его. Он легко представил, как, должно быть, потрясло грека появление ещё одной молчальницы на его острове. Но, кроме объяснимой жадности до мистических совпадений, нечто другое настойчиво толкало Крылова в эту нору.
С берега он прихватил несколько старых набросков, выдернул из ящика наугад, и теперь скручивал их жгутом в подобие факела. Корица с тревогой наблюдала за приготовлениями, прижалась к нему и умоляла испуганными глазами: “Не ходи”. Крылов погладил её так нежно, как только смог.
– Я быстро. Хочешь со мной?
Она, конечно, не хотела. Крылов помедлил перед входом, улыбнулся ей ободряюще и сказал дурашливым тоном:
– Золото ищут в грязи, а свет – в потёмках.
Пригнувшись, он протиснулся в лаз и пропал из вида, Корица же села на землю напротив входа, обхватила руками колени, и стала ждать.
***
К удивлению Крылова, темнота в пещере не была кромешной. Немного света проникало через входной разлом и ещё сверху, из-под свода. Когда глаза его привыкли, Крылов огляделся: в центре когда-то было кострище, и отверстие в своде, очевидно, отводило дым, но теперь почти заросло, густое мочало корней свисало оттуда. Запах стоял земляной и прелый. Пещера оказалась невелика, и Крылову не потребовалось много времени, чтобы понять простую и обидную вещь: ничего интересного здесь нет, лишь ветхие лохмотья да черепки. Пусто. Он обманулся, снова намечтал себе. Смешно. Следовало возвращаться, но он всё медлил, поджёг свой раскрашенный фитиль, полыхнувший неожиданно ярко, и ещё раз прошёлся кругом, внимательно разглядывая стены и пол. Из дальнего угла вдруг замерцало что-то, он всхлипнул от счастья и бросился туда. Незамеченный впотьмах короткий коридор зиял дырой в стене, отводил в ещё одну, меньшую, крипту. Крылов зажмурился от острого предчувствия. Остров, Никос, Корица – всё было не зря. Сейчас он раскроет глаза, посветит, и нечто великое войдёт в его жизнь. Крылов медленно опустился на колени, сделал глубокий вдох и посмотрел.
Увиденное им было невыразимо прекрасным. “Святый Боже, как такое возможно?” – прошептал он в крайнем волнении и, как был, на коленях устремился в малую крипту, пожирая взглядом своё сокровище, свой долгожданный Свет, нашептывая жарко и бессвязно. Он вполз и замер, впитывая каждый штрих, каждый оттенок. Взгляд его медленно скользил от пола вверх, он должен был подняться, чтобы разглядеть ещё и там, выше, выше. Крылов встал на ноги, на носки, и поднял свой факел над головой.
В следующую секунду огненный шар вспыхнул в крипте, и мягкая, но неумолимая сила швырнула Крылова вниз и назад, вытолкнула из коридора и вдавила в землю. “Бог – это Солнце, – сказал кто-то чужой в голове Крылова, – прав был Тёрнер”. “Прав”, – согласился Крылов и ненадолго умер.
***
Когда он воскрес и приоткрыл глаза, другое солнышко, яркое, но не драчливое, висело над ним. Под греческим равноруким крестом стоял русский с виду ангел в растянутой майке и оплакивал его, Крылова, бестолковую смерть. Крупные слёзы вперемешку с ангельскими соплями падали Крылову на лицо, щекотали и приятно освежали саднящую кожу. “Господи, – сказал ангел, с трудом выговаривая простое слово, – оставь его мне, пожалуйста…” Крылов напрягся и наконец узнал это заплаканное детское лицо, что ускользнуло от него в первую ночь на острове. Ему сразу стало хорошо и легко, и он понял, что теперь не умрёт.
Окончательно он пришёл в себя на жесткой кровати в той самой комнате с распахнутым окном. Корица сидела рядом и улыбалась ему кротко и чуть испуганно.