После каждой записки происходит страшное. Затаив дыхание читаю.
«Что же так тревожит вас, сударь? А быть, может, зовёт? Моё предложение скорой встречи, вероятно, покажется вам странным. Прекратите думать, что в этом мире вы одни. Пляж бухты Соболь, это чуть южнее того места, где сейчас вы. Я уже близко, ваша Леди Т. С.»
Сердце долбит, как безумное. Встречу предлагает⁇!
Как Она так быстро меня находит?
— Умер кто–то? — Спросил бесхитростный Степан.
— Князь, на тебе лица нет. Что стряслось? — Наседают гусары.
— Всё хорошо, братцы, — отвечаю отстранённо, но тут же спохватываюсь: — езжайте в полки и будьте наготове. Мне нужно срочно отбыть.
— На депешу совсем не похоже, — корит Михаил. — Скорее на любовное письмишко. Так что не нагоняй страстей, братец.
— Пахнет от письма вкусно, — согласился казак.
— На окно тогда посматривайте, — прошу хотя бы об этом и спешу на двор.
— Хочешь, отца попрошу, он и тебя в столицу отпросит⁈ — Шутит Михаил в след. — Две свадьбы справим!
Дожить бы до утра, стучит во лбу безумная мысль. На седло взлетаю, как пружина. Мышцы отдохнувшие, сильные.
И куда⁈ В Поместье скакать за мехаром? Или послушно в пасть твари поганой идти?
А если это шантаж? И братцы мои под прицелом? Они ж как на ладони сейчас. Один залп ледяной шрапнели, и никто не спасётся. У них же с хмеля реакции никакой!
Ведь я уже больше не сомневаюсь, что тот, кто пишет мне эти записки — с оргалидами заодно.
Что ж. Разумным вариантом было бы просто вернуться в эскадрон и ждать. Но я направляю коня на набережную, где скачу мимо береговых позиций в сторону бухты Соболь. Огибаю вершину с артиллеристами, затем двигаюсь под укреплениями из мешков с песком, где дула пулемётов торчат. Казаки на меня посматривают с интересом.
Руки поднимают, здороваясь. Отвечаю всем кивками.
Облагороженная набережная под пригорком быстро переходит в галечный пляж, где значительно темнее, чем под позициями, где свет фонарей проведён электрический.
Мрачный пустующий пологий берег, крик чаек на фоне шума волн с неспокойного моря. И вот из мрака что–то светлое показалось впереди. Тонкая фигурка в летнем платье до голых пят, свободного кроя, подол которого вместе со светлыми распущенными волосами треплет ветерок. То задувает в сторону берега, подчёркивая утончённость, то отпускает, показывая, как красиво ложатся волосы на платье.
Девушка невозмутимо смотрит в сторону моря, и, кажется, что даже не замечает, как приближаюсь на лошади я. Хотя под копытами галька скрипит на весь пляж.
Первая мысль, что это просто случайная прохожая, которую бы следовало попросить уйти в безопасное место. Но шагов за десять притормаживаю коня.
На ней только платье, под которым явно нет больше ничего. Оттого она кажется странной, чересчур отрешённой.
— Простите, леди? — Зову её с седла.
Молчит! Нагнетая дрянную обстановку ещё больше.
Но ближе подходить решиться не в силах. Поэтому продолжаю:
— Это вы пишите мне письма?
— А кто же ещё, — отвечает негромко и начинает движение к воде. Волны едва достают босых ног, но вот уже окутывают собой.
С холодеющей грудью слетаю с лошади и, выпустив уздцы, спешу к девушке.
— Подождите, сударыня, — окликаю. — Не нужно!
— Что не нужно? — Говорит и продолжает уверенно заходить в воду.
Не знаю, что со мной. И чего боюсь больше. Что она воссоединится с монстром и устроит очередной кровавый хаос. Или что она просто хочет утопиться.
Кто она⁈ Зло во плоти или отчаявшаяся девушка?
А скорее девочка. За два шага до сближения, узнаю её.
— Вы дочь Третьякова, Анна, — ахаю и придерживаю–таки за талию сбоку, погрузившись в воду по сапоги, через голенище которых волны уже стали захлёстывать.
— Приёмная дочь Третьякова, — поправляет с нотками цинизма и, повернувшись ко мне лицом, прижимается ко мне сама, утыкаясь носом в китель.
— Не нужно идти туда, — шепчу над её макушкой. И отчаянно давлю липкие опасения, что реальность окажется куда страшнее. Что в объятиях моих очередной монстр.
И я прошу её мысленно, молю своими объятиями… не нужно продолжать то, что она задумала. Но можно ли верить пилоту дирижабля, который едва избежал смерти? Касатка, девушка, фиолетовый оргалид. Как легко удалось принять на веру нечто дикое.
А что до записок.
— Вы давно следите за мной? — Шепчу. — Спрашиваете своего отца обо всех моих делах?
— Почти год, как узнала о вашем существовании, — призналась и отпряла.
Посмотрела исподлобья глазищами во мраке чёрными. Будто двумя бездонными дырами до глубины души пробирающими. Но я борюсь с дурными мыслями и предрассудками, пытаясь воззвать к здравому смыслу.