Потом я подняла архивы и накопала ещё штук десять подобных случаев: любовь, сострадание, дружба и, как неизбежное, доброта разъедали наши сущности. Сначала незаметно, но всё же с одним и тем же результатом.
Начальство их замалчивало, предпочитая делать вид, что ничего не происходит. А зря, я бы выбрала открыть согражданам правду, тем самым оградив их от возможной опасности. Хотя, с другой стороны: меньше знаешь — крепче спишь, а забота о ближнем это вообще не к нам.
Шеф встретил меня несколько раздражённо, недовольно щуря малиновые глаза. Кроме них ничего демонического в облике достопочтимого господина Молоха уже не было, хотя ещё лет двести назад он мало чем отличался от того же сатира — такой же мохнозадый и с поганым характером. Впрочем, характер остался прежним, а бывшие любовницы все до одной трепались, что задница у него тоже весьма пушистая. С маленьким козлиным хвостом. Сейчас же это был обычный человеческий мужчина средних лет и неопределённой наружности, с жёсткими чертами и жёлчным выражением лица.
Когда-то давно он был тёмным божеством, требующим непомерные человеческие жертвы. Особенно уважал сожжённых детей во славу себе, любимому. Но постепенно христианство вытеснило его кровожадную натуру с пьедестала и чуть не выбило его заносчивый дух подальше в Хаос, откуда он потом вырвался ещё более раздражённый и раздосадованный на новую веру. Так в Геенне и прижился. Поначалу был мелким служкой у Вельзевула, его бешеный энтузиазм заметили, оценили и на всякий случай сослали в срединный мир к людям, где он удачно насшибал душ с праведников и вернулся ещё более заносчивый, чем раньше. Теперь же его поставили начальником Тринадцатого Отделения — то ли отметили за верную службу, то ли спихнули от греха подальше в наше затишье, чтоб не мозолил глаза и не нервировал присутствием.
— Ты задержалась, — начальник сурово кивнул на кресло, бывшее некогда пыточным в застенках какой-то человеческой тюрьмы.
Обстановка в кабинете вообще соответствовала мрачному юмору его обладателя, чего только стоила коллекция пыточных клещей, с особой трепетностью протираемая секретаршей каждое утро. Или заспиртованная туша самоубийцы, прострелившего себе мозги дробовиком, но волею случая (и прихоти всё того же Молоха) прожившего ещё несколько часов. Потом наша контора его ещё несколько раз оживляла забавы ради. Всегда интересно посмотреть на реакцию оживленца, вдруг обнаружившего, что он — сушёная мумия.
— Были проблемы?
— Никаких. Я отсыпалась.
Я честно захлопала ресницами. Что бы там ни было, к крайнему сроку я не опоздала, а устраивать себе небольшой отгул мне нравилось, и Молох это знал. Пробежав глазами доклад и выдав поощрительное "м-мэ", начальник запустил его в ближайшее мусорное ведро, откуда потом заботливая секретарша его вынет и подошьёт в папку.
— Хорошо потрудилась. Душу сдала?
— Никак нет. Я договорилась с ребятами из аналитического отдела, пускай помучается ещё месяцок — второй, сопьётся, на иглу подсядет. Я к нему ещё и на проповедь загляну, чтоб добить.
Молох задумчиво размял шею, потянулся в кресле, словно блудливый кот, и закинул руки за голову.
— С каких это пор ты начала проявлять инициативу, моя дорогая?
— С тех самых, когда вы стали посылать меня к церковникам, достопочтимый Мелькарт.
Шеф осуждающе приоткрыл левый глаз — наши не слишком любят, чтоб их истинные имена кочевали на устах у подчинённых. Если честно, то в идеале подчинённым их вообще знать не полагается. Моё, например, знали лишь вышестоящие, причём даже не Молох, а Вельзевул, Люцифер и ещё парочка столь же непроглядно тёмных и опасных. Хотя ни с кем из этих товарищей лично я не встречалась и, не приведи Тьма, встречусь. А вот светленькие разбрасывались ими направо и налево, если судить по Агату — он представился в тот же день, когда впервые ступил на порог моего дома. Я потом для достоверности, ну и по вредности, конечно, опробовала на его истинном имени парочку заклинаний. Несчастного паренька скрутило в тугой узел да так, что я вообще зареклась продолжать подобную практику и сократила слишком кричащее имя до белого камешка. Тоже вполне сносное и завидное имечко вышло, да и сам крылатик не возражал. Особенно после того, как пришёл в себя.