У Степана ноги длинные, шаги широченные, и, хотя идет он будто не спеша, Надя торопится изо всех сил, чтобы не отстать. Он сделает шаг, она два-три. Наде кажется, что идут они тем же путем, каким шла она, но деповского поселка все нет. На ее вопрос Степан ответил, что поселок давно остался позади, а идут они не прямиком, а малость в обход. Скоро будут железнодорожные пути.
— Виадук? — спросила Надя.
— Или хочется с беляками встретиться? — пошутил Степа. — Виадук влево останется. Пути перейдем за вокзалом. Там, правда, все составами забито. Придется под вагоны нырять. Главное — не отставай от меня. Вообще-то местечко не опасное, но охранники бродят. Придираться начнут — поясним, что мы-де любовная парочка. Поверят?
— Не знаю. Не до того теперь.
— Пожалуй, — согласился Степа. — А мы все ж таки попробуем втереть очки. Если, конечно, понадобится. — И спросил просто, совсем по-дружески: — С Семеном давно знакомы?
— С детства, — ответила Надя.
— Лихой парень!
Впереди показались редкие, подслеповатые огни фонарей. Степа схватил Надю за руку, на какое-то мгновение застыл на месте и, наклонившись к ней, зашептал у самого уха:
— Железка! Сейчас нам переходить. Без шума. Меня не теряй из виду. Следом держись. Будем пролезать под вагонами — пониже гнись, на карачки вставай. Чуть проморгаешь — ушибешься до смерти.
Не выпуская ее руки, Степа осторожно двинулся вперед. Было тихо, только доносилось редкое пыхтение паровоза.
На путях и вправду оказалось много составов, Надя даже со счета сбилась, сколько раз ей довелось подныривать под вагоны. Но обошлось без ушибов и ссадин.
...Когда вышли на стрюковский переулок, Степа остановился.
— Все. Добрались! — прошептал он. — Теперь ты, можно сказать, дома. Или до самых ворот проводить?
Надя поблагодарила, сказав, что теперь-то она уж как-нибудь сама.
— На днях жди нас с Семеном в гости, — пожимая руку на прощанье, сказал Степа. — Пироги будут?
— Всю дорогу только об этом и думаю, — отшутилась Надя и добавила: — Ты сам поосторожнее.
— Постараемся, — буркнул Степа и зашагал, не дожидаясь, когда уйдет она. Но пошел не в ту сторону, откуда только что пришли, а свернул в проулок.
«Значит, ему надо в центр города», — догадалась Надя.
Во всем огромном двухэтажном доме ни огонька. Только в гостиной сквозь зашторенные окна чуть-чуть пробивались слабые, еле заметные блики. Кто-то не спит. А время уже за полночь...
Здесь Василий или нет? Он все сделает, только бы угодить хозяину.
Надя слегка нажала щеколду, она звякнула.
— Кто там? — раздался голос Василия.
— Это я, Надя... Открой.
— Вернулась?
Значит, он уже знал об отлучке. Застучал засов, приоткрылась калитка.
— И где тебя черти носят! — накинулся Василий. — Ни себе спокойствия, ни людям. В дому хватились, туда-сюда — нету. Такая суматоха пошла, хоть на край света беги.
— Ругались?
Василий только развел руки в стороны.
— Пойдем.
— А тебе зачем? И вообще, не говори, что пришла. Я сама тихонько прошмыгну, никто и не заметит.
— Больно хитра. Она всякие шуры-муры закручивает, а я голову подставляй.
Понимая, что отговорить Василия не удастся, Надя безнадежно махнула рукой.
— Давай веди. Раб несчастный.
— А чего я раб? Тоже мне придумала. Человек как все люди. Делаю, что велят. Мне денюжки платят.
Откуда-то из темноты вынырнула бабушка Анна и кинулась к Наде.
— Господи-батюшка, нашлась! — запричитала она и принялась обнимать Надю, с трудом сдерживаясь, чтоб не зарыдать в голос.
Надя ласково стала ее уговаривать:
— Не надо, не плачь, бабуня. Я жива и здорова. Сам-то не спит?
— С Иринушкой он. Прямо не в себе они. Что теперя будет — и не знаю.
Эти слова подхлестнули Василия.
— Хватит рюнить, айдате на расправу. Выйдет хозяин невзначай во двор — из горшков черепки посыплются.
— Васюша, миленький, скажи Ивану Никитичу, мол, во дворе нашлась, никуда не уходила, на лавке сидела аль еще где, — стала молить бабушка Анна. Но он даже слушать не стал.
— Мне велено? Велено. Вот и нечего. И не путайте меня в свои шашни!
Надя пошла к дому, Василий догнал ее, придержал за рукав.
— Надежда, слышь, ты на меня не имей обиды. Разве я сам по себе? Велено! Хозяин — хозяин и есть.
— Не скули, ради бога, — оборвала его Надя и первой поднялась на крыльцо.
Огромную прихожую скудно освещала воткнутая в массивный подсвечник толстая свеча с крохотным язычком пламени. Фитиль не соответствовал толщине свечи, маленький язычок огня был не в состоянии пожрать мощное стеариновое тело, он плавил только середину и медленно, но неуклонно опускался, и сейчас казалось, будто он плавает в банке с толстыми мутноватыми стенками.
На шум открылась дверь гостиной.
На пороге показался Стрюков. Он сразу сообразил, в чем дело, но Василий не дал ему вымолвить ни слова.
— Вот, хозяин, пымал! — торопливо сказал он.
Надя недобро взглянула на Василия.
— Никто меня не ловил. Сама пришла.
Рядом с отцом появилась дочь. В первое мгновение Надя даже и не узнала Ирину, так изменила ее черная форма.
— Где схватил? — хмуро спросил Стрюков.
— Прямо у ворот, — заспешил Василий. — Как вы велели, только, мол, появится — хватай. Как она в калитку вошла, я и сцапал — стой, мол!
— И никто меня не хватал. Шла я, как всегда.
— Гляди какая! — возмутился Василий.
— Куда ходила? Это уже второй раз за вечер! Ну? Чего молчишь?
— Я поспрошал, она говорит, по своим делам...
— Не тебя спрашивают, — оборвал его хозяин. И снова к Наде: — Отвечай, где и какие у тебя дела среди ночи? А?
— Да какие у нее дела, Иван Никитич! Гонишь ведь, ну и пошла, — сказала бабушка Анна, вытирая слезы кончиком передника.
— Ходила горького искать от сладкой жизни.
— Ты мне загадки не загадывай, — вскипел Стрюков. — Толком говори.
— Ходила квартиру искать.
— Квартиру? — Стрюков ошалело глянул сначала на Надю, затем на бабушку Анну. — Да вы что это? С кем советовались? У кого разрешение взяли?
Бабушка Анна и Надя молчали.
Кипя от гнева, Стрюков крепко сжал кулаки и, словно опасаясь, как бы они сами не принялись за дело, судорожно засунул руки в карманы.
— Видела, Ирина, какие у нас дела?! До чего мы дошли! Слова им не скажи! Поучил маленько уму-разуму, а она фу ты, ну ты! Сбежать задумала! Квартира ей понадобилась! — И повернулся к Наде: — Забудь! Подумай лучше, кто ты есть! Головой подумай, если катушки на месте. Да тебе же не откупиться от меня во веки веков! — И опять к Ирине: — Видела?
Не известно, как долго бушевал бы Иван Никитич, не вмешайся Ирина. Она стояла, слегка приподнимаясь на носки, будто хотела размять затекшие ноги, курила, не выпуская изо рта папиросы, и, хмуро поглядывая то на одного, то на другого, молчала. Сейчас же, когда отец обратился к ней, она резким движением швырнула в угол окурок и, запустив тонкие длинные пальцы под офицерский ремень, опоясавший на ней черный френч, тихо сказала:
— Я чертовски устала. Прошу тебя, папа, оставь. И без того каждая нервинка натянута. — Не дожидаясь ответа, она круто повернулась на каблуках и ушла.
Стрюков растерянно поглядел ей вслед. Потом беззвучно шевельнул губами и сказал Наде уже более тихо и спокойно:
— Ладно, иди. А тебе, Василий, воздам! За верную службу. Да не спи, может, еще понадобишься. Если что — головой ответишь. — И ушел в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь.
Ирина сидела у стола, подперев голову руками. Отец остановился рядом, помолчал, собираясь с мыслями. Достал из жилетного кармана часы, не взглянув на них, повертел в руках, снова спрятал.
— Ты, дочка, это, ну, как бы тебе сказать, немного покрепче держись. Начнешь сама к земле клониться — без ветра тебя свалит. Опустит орел крылья, и куры могут заклевать.
— Надоело все...