Придет ли днем Обручев? Неужто они расстались надолго? На сколько? И встретятся ли вообще? Боже мой, как же могло случиться, что она отпустила его так просто. Был Обручев, и нет его. Сказал, что сам ее найдет. А если никуда не ехать, махнуть на все рукой — будь, что будет? Возможно, им удастся где-нибудь случайно встретиться. Такое вполне допустимо. Но он просил уехать. Если бы не грозила большая опасность, Обручев не настаивал бы на ее отъезде, нет!.. Отец, кажется, что-то заподозрил. Еще вчера спросил, не насватывается ли поручик... Впрочем, это не его дело. Ну, а если снова поинтересуется, она ему так прямо и скажет, что Обручев ей не жених, не муж, а больше, чем жених или муж, что он для нее — все...
— Дочушка! — окликнул ее отец. — Задумалась и не ешь... Иринушка, ты о чем так?
— Я? — Ирина не сразу нашлась с ответом. — Видишь ли, отец... — начала было она, но, не найдя что сказать, пожала плечами. — Сама не знаю. В голове какая-то сумятица.
— Твой поручик велит ехать.
— Вот об этом я и думаю. Все как-то двоится.
— Решай. Если что, надо в дорогу собираться. Да и с богом пораньше, чтоб не попасть в кашу... Ведь оно как может обернуться? Одни будут драпать, а другие садить им в спины. Так что долго не стоит раздумывать. — И, желая сделать дочери приятное, добавил почти искренне: — Поручик вон как советовал уехать. Мне кажется, что он душевно к тебе настроен. Такого бы в попутчики — славно!
— Да, видимо, надо собираться, — сказала Ирина, оставив без внимания последние слова отца. — Хотя и сборы у меня...
— Вот и я хотел сказать об этом же. Нечего с собой лишний груз таскать, налегке — оно сподручнее, да и глаза никому не будут мозолить чемоданы и баулы всякие. Стало быть, решила?
— Поедем вместе. А? Отец!
Стрюков покачал головой — нет, мол, и почувствовал, как сердце сначала сжалось и будто застыло без движения, затем заспешило, заторопилось, потом снова встрепенулось, толкнулось так сильно, что кровь ударила в виски... Никогда не случалось этого с Иваном Никитичем. Значит, вот как сердцу трудно расставаться с дочкой! А может, предчувствие беды? Но сердце уже стучит, как и прежде, четко и размеренно, и в груди полегче стало, будто схлынула давившая тяжесть.
Притихшая было стрельба разгорелась с новой силой. Значит, войска атамана все еще держатся.
Стрюков судорожно прижал к груди Ирину, потом распахнул дверь и позвал бабушку Анну.
— Наша Ирина Ивановна отбывает. Сегодня, сейчас!
— Куда? — удивилась бабушка Анна. — В городе-то вон какие страсти, на улицу показаться боязно. Может, переждать бы? От греха подальше.
— Надо, — обронила Ирина.
— Покидает нас Ирина Ивановна. Уезжает в чужедальние края, — вздохнув, сказал Иван Никитич.
— Батюшки! — всплеснула руками бабушка Анна. — Нужда, что ли, гонит?!
Ирина чуть было не бросила резкое слово, что ее дела никого не касаются и она сама отлично знает, когда и как ей поступить, но сдержалась.
— Гонит, Аннушка...
— И куда, в какую сторону путь-дорога?
Ирина неопределенно махнула рукой:
— Туда и дальше. За Уральск.
— Собери провизии на дорогу. Дня на три, — приказал Стрюков. — Но чтоб ничего лишнего.
— На двоих, — добавила Ирина.
Стрюков и бабушка Анна удивленно взглянули на нее. Как это понимать — «на двоих»? Кто же второй?
Ирина не стала пояснять, только велела Анне прислать Надю.
— Мы вдвоем с ней будем удивлять мир.
Стрюкову не хотелось, чтобы Ирина ехала одна.
Что может быть хуже, когда рядом нет своего человека? Чего греха таить, на эту Надьку тоже нельзя положиться в полную меру, но лучше она, чем никого или же совсем незнакомый человек. В комнату вошла Надя.
— Ну как, решилась? — спросила Ирина и, не ожидая ответа, по-хозяйски, тоном, не допускающим возражений, сказала: — В общем я беру тебя с собой. — Получилось обидно и грубо. Это почувствовала сама Ирина и сказала мягче: — Словом, едем. Иди собирайся.
Надя понимала — быть ссоре. Ну что ж, пусть. Пусть будет скандал...
— Ну, чего стоишь? — недовольно спросила Ирина.
— Я не поеду, — глядя себе под ноги, негромко, но решительно ответила Надя.
— Что? — Ирина пронзительно взглянула на нее, не спеша поднялась и, по-мужски закинув руки за спину, остановилась против Нади. Весь ее вид — зло сощуренные глаза, гневно закушенная губа, вдруг загоревшиеся щеки не предвещали ничего хорошего.
— Да ты в своем ли уме?! — Стрюков подступил к ним и одним плечом втиснулся между Надей и Ириной. — Скажут — поедешь! Ей добра желают, а она еще нос воротит... Давай собирайся живее!
— Не поеду... — еще тише проговорила Надя.
— Нет, поедешь! — сквозь зубы зашипела Ирина. — Заставлю!
Одной рукой она отстранила отца, другой выхватила из-за корсажа браунинг. Надя отшатнулась, закрыла лицо ладонями.
Неизвестно, чем закончилась бы эта бессмысленная выходка Ирины, если бы не Анна. Старушка кинулась к хозяйской дочери и, обхватив ее руками за шею, заслонила собой Надю.
— Ирина Ивановна! — сквозь слезы запричитала она. — Лебедушка ты моя родная, смилуйся! Ей же неможется, Надюшке... Христом-богом клянусь!
Ирина попыталась отшвырнуть ее.
— Прочь! Отойди прочь!
— Меня, меня лучше возьмите! Да я же для тебя с дорогой душою, все, что прикажешь, буду ноги тебе мыть и воду пить. Оставь ее, окажи милость!
Стрюков обрадовался: бабушка Анна нашла выход из того напряженного положения, которое, казалось, должно было закончиться катастрофой.
— Иринушка, Анна-то ведь хорошо придумала, — примирительно сказал отец.
— Ну и оставайся, дура набитая! — буркнула Ирина, небрежно водворяя браунинг на место. — Давай, Анна, собирайся! И все, что там нужно в дороге, на двоих.
— Я враз, я быстренько, — обрадовалась бабушка Анна. — Ехать-то надолго? — нерешительно спросила она.
Ирина не ответила, будто и не слышала вопроса.
— Там видно будет, — сказал за нее Стрюков. — Не на день, конечно, едете.
Старуха и Надя вышли, а вслед за ними заторопился и Стрюков, что-то наказывая и поясняя Анне.
Оставшись одна, Ирина тяжело опустилась в кресло, достала папиросу, долго мяла ее вздрагивающими пальцами... Ее расширившиеся зрачки застыли, глаза уставились в одну точку. Крошки табака сыпались на платье, папироса пустела, пока, наконец, пальцы не смяли ее и не отбросили в сторону.
Надо собираться. И тут Ирина почувствовала себя совершенно одинокой, беспомощной и беззащитной. Хотелось заплакать, и плакать не втихомолку, уткнувшись лицом в подушку, а выть, запрокинув голову, кричать во весь голос, кричать без слов, как орут от боли... Нет, плакать она не будет! К чертям слюни. Достаточно и того, что уже один раз перед отцом рассиропилась. Пусть другие плачут! Все-таки жаль, что она не влепила пулю в харю этой сволочи, Надьке! Пускай осталась бы память о последнем дне на родине... «Не поеду!» Категорически! Убежденно!
— Ты не расстраивайся, — входя в комнату, сказал отец. — Я так думаю, что с Анной тебе будет во много раз лучше.
— Могу и одна ехать.
— Зачем же? — возразил он. — Одной не так сподручно. В дороге может и то и се.
— Старая рухлядь. Ну, да там посмотрим. Да, денег ты мне дашь?