— А ты, бедняжечка, обиделась, да? — насмешливо спросила Ирина. — Посылают в столицу, не горе ли?
— Могу сегодня уехать, — не задумываясь, ответила Надя.
— И придется. Но не сегодня. Я напишу отцу благодарственное письмо. Попрошу ответить телеграфом. Долго ждать не будешь. И поезжай. Вот так. Ну, а тем временем от нечего делать столицу посмотри — людей погляди, себя покажи.
Неожиданно все изменилось: прислугу Ирины отправили в тифозный барак, и вместо нее осталась Надя.
Когда в доме не было посторонних, Ирина держалась проще, иногда даже делилась своими секретами, пыталась одаривать Надю. Если же у Ирины были гости, — а ее часто навещали то знакомые офицеры, то подруги, все, должно быть, из богатых семей, — она превращалась совсем в иного человека: словно не замечала Надю, держалась с ней свысока, и Надя должна была обращаться к ней по имени-отчеству.
Чувство обиды не только не проходило, но иногда становилось таким невыносимым, что хотелось, не откладывая, идти на вокзал, чтоб уехать... И она уехала.
Когда Стрюков увидел ее, он побелел от ярости.
Благодетель!
Глава шестаяЕсли посчитать, то не так уж и много времени прошло с тех пор, как переехали Корнеевы к Стрюкову, а сколько разных событий произошло за эти годы! И самое важное — царя сбросили, началась революция. Многие казаки да солдаты домой вернулись. А вернувшись, все вверх дном поставили. Красные, белые... Иван Никитич за белых, а вот Семен — у красных. Один он остался. Минувшим летом схоронил мать...
Деповские напали на казармы, захватили там оружие и организовали Красную гвардию. Главным у них — комиссар Кобзин, железнодорожный инженер. Командир отряда — мастер из ремонтных мастерских Аистов. Вот они да еще несколько большевиков из деповских забрали в городе власть. Наде не совсем понятно, что такое большевики, чего они хотят и чего им надо. Она знала только одно: Стрюков ненавидит их лютой ненавистью и готов пойти на что угодно, лишь бы прикончить их. Оно, конечно, понятно: до прихода красных Иван Никитич — первое лицо, городской голова, богатейший купец, от всех ему почет и уважение, а появились большевики — все изменилось. Стрюков заметался, как бездомный пес, одну ночь спасался даже в церковной сторожке у деда Трофима. Жил и видел: собираются прикончить его. С часу на час ждал — пошлет комиссар Кобзин своих красногвардейцев, и ничего не останется от стрюковского богатства. Но никто не приходил. А по городу носились всякие слухи, и о том, что ночами идет жестокий грабеж, что к купцу Панкратову явились среди бела дня трое с пулеметом и потребовали контрибуцию — десять фунтов золота, но золота будто у купца не оказалось и он умолил взять вместо золота бумажные деньги. Целый мешок денег отдал! А Ивана Никитича пока никто не тревожит.
Все это смутное время Семен не показывался. И вдруг явился к Наде. Да не вечером, как обычно, а средь бела дня.
Глянула на него Надя — не сразу узнала: на Семене солдатская шинель, серая папаха с широкой красной лентой наискосок, в руках винтовка, а к ремню на боку пристегнут наган.
Переполошились тогда все в доме, думали, Красная гвардия нагрянула. Надя обрадовалась приходу Семена, а бабушка напугалась, как бы не рассердился Стрюков, что Семен осмелился без хозяйского разрешения войти в дом. Но все же засуетилась, заговорила насчет обеда.
Семен от угощения отказался, мол, зашел повидаться и сообщить, что вступил в Красную гвардию, и если вскоре не навестит, то пускай знают: пришлось податься из города по приказу комиссара. Это, конечно, пока одни разговоры, но все может быть. Теперь он на военной службе, а в Красной гвардии дисциплина строгая. Служит он в особой казачьей сотне при комиссаре Кобзине. Петр Алексеевич относится к нему со всей уважительностью. По характеру Кобзин такой человек, что за ним пойдешь в огонь и в воду. И то надо понимать: сам Ленин назначил его комиссаром Степного края! А уж товарищ Ленин, будь здоров, знает, кого куда надо посылать.
Семен уже засобирался домой, когда вдруг дверь распахнулась и в комнату вошел Стрюков. Бабушка Анна всплеснула руками, кинулась подавать стул. Но Иван Никитич не сел.
— Здравствуй, — со своей непонятной усмешкой сказал он и, шагнув к Семену, протянул руку. — Навестить забежал?
— Здравствуйте, — строго сказал Семен, чуть приподнялся со стула, но руки Стрюкову не подал. — Ввиду всякой заразы рукопожатия отменены, — пояснил он оторопевшему хозяину.
— Еще чего выдумывай, — прикрикнула на парня бабушка Анна. — Это он к слову, — почти просяще сказала она Стрюкову.
— Почему вы так думаете? — возразил Семен. — Есть закон. Тиф валит людей.
— Что верно, то верно, — согласился Иван Никитич. — Слышал о таком законе. Действительно, эпидемия тифозная распространилась. А тиф — это, брат, тебе не шутка. — Он помолчал и заговорил о главном: — Значит, воюем?
— Начинаем, — ответил Семен.
— Ты как же это — казак, а в Красную гвардию подался?
— Так оно разное бывает, — Семен улыбнулся. — Меня, сказать, сюда потянуло, а кого иного из казаков — в купцы. Кому что нравится.
Стрюков стерпел намек.
— Небось большевиком стал? — спросил не без усмешки.
— Пока еще не дорос. Но тяну в одной упряжке.
Стрюков придвинул ногой стул, присел.
— Скажи ты мне откровенно, по совести: за что вы воюете? Ну вот хотя бы тебя взять. Ты за что воюешь?
— За братство, равенство, свободу, — не задумываясь, коротко ответил Семен.
Стрюков метнул на него недобрый взгляд.
— Вдолбили людям в головы слова, они и повторяют их как попугаи. Разве у нас не было свободы? Каждый человек жил, как хотел и как мог, никто никому не указывал, кандалы ни на руки, ни на ноги не надевал, если ты, конечно, живешь по совести, никому не причиняешь зла. Какой же еще свободы надобно? И о братстве можно так говорить, и о равенстве тоже...
— Эти ваши слова мне даже довольно знакомые, — прервал Стрюкова Семен. — А вот вы, Иван Никитич, новую такую песню слыхали, «Интернационал» называется? Эта самая песня — для народа, который обижен мироедами и другой сволочью. И в ней яснее ясного рассказано, как быть нашему брату и что дальше делать. Прежде всего там говорится, чтоб поднимался весь мир голодных и рабов. Это вам — раз! Затем дается наказ разрушить до основания весь старый мир и вместо него построить новый. Шуточки? И уже при такой жизни все, кто был ничем, тот станет всем. Вот какая она, эта песня. А про самого Ленина вы что-нибудь слышали, господин Стрюков?
— Да как сказать, — неохотно протянул Стрюков. — Слухи, конечно, ходят, только разные.
— Разные слухи враги революции распускают! — решительно оборвал Стрюкова Семен. — А на самом деле Ленин и поднял людей, чтоб новый мир построить.
В ответ на эти слова Иван Никитич резко хохотнул.
Наде показалось, что смех его был неестественным.
— Как же понимать твои рассуждения о новом мире? Какой он должен быть? Вот сейчас, допустим, батрачит у меня Василий — есть такой немудрый парень. Ну, а при новом-то мире как все должно обернуться? Василий станет хозяином, а я, Стрюков, наймусь к нему в конюха? Так?
Уловив в словах Стрюкова насмешку, Семен побледнел. Гневно сверкнув глазами, не сказав больше ни слова, он поднялся и стал прощаться. Подал руку бабушке Анне, затем Наде, а на Стрюкова даже не глянул. Уже от порога, полуобернувшись, сказал:
— Какая тогда жизнь будет, я, конечно, сказать точно не могу, но одно знаю: на чужой беде паразиты не будут наживаться. И чужие избы палить не станут из-за своей корысти. А кто осмелится — к стенке!.. В распыл!
У Стрюкова глаза на лоб полезли, но он промолчал, будто эти слова его не касаются.
Надя проводила Семена до ворот. Еще раз пожав ей руку, он сказал, что через день-другой, если выдастся подходящий случай, опять забежит. Но на следующее утро город захватил белоказачий атаман Бутов, красногвардейцы отошли за реку Урал, на Ситцевую деревню, и вот уже две недели с утра до вечера идут бои.
Чего-чего только не насмотрелась Надя за эти недели! Стрюков просто озверел, и добрых слов у него будто не осталось, все упрекал: с Маликовым, мол, собираетесь новый мир строить, так я вам памятку-зарубку на всю жизнь оставлю! И пригрозил: если хоть краем уха прослышит, что Надя встречается с Семеном, то он такое сделает, что на нее весь город будет пальцами показывать. Не нужны ему в доме ни родственники, ни работники, которые с его врагами водятся да о его погибели сговариваются...