Наде вспомнилась встреча на монастырском дворе.
— Видела.
— Узнала бы, почем фунт лиха. Не человек, а смердящая язва. Говорят, ни одна послушница долго не живет при ней. Да оно и понятно. В общем скажи мне спасибо.
— А что за болезнь у нее?
— Не интересовалась.
— Вылечить нельзя? — спросила Надя.
— Зачем? — удивилась Ирина, будто Надя сказала что-то непотребное.
— Человек же!
— Ничего ты не понимаешь. Поживешь здесь подольше — узнаешь.
— Но она же больна! И к тому же юродивая.
— Ты о ней не плачь, она такая юродивая, как и мы с тобой. Я на днях слышала, как она торговалась с матушкой Евпраксией. Из доходов, которые поступали в монастырь от встреч богомольцев с Меланией, ей выделяли долю, кажется третью часть. Видите ли, этого показалось мало, потребовала половину. Вот и схватились с Евпраксией. Хотя у нее в банке кругленький счет. А в общем обе такие стервы — перестрелять их хотелось!
Ирина стащила валенки, пристроила их на стул у печки.
— Заканчивай мытье и ступай к настоятельнице. Просила, чтоб ты пришла. Я предполагаю, о чем будет разговор, однако это не мое дело. Словом, сама узнаешь. Но помни одно: настоятельница относится к тебе очень хорошо. В наше дурацкое время это редкость. Советую слов ее не пропускать мимо ушей. Говорю потому, что знаю твой характер.
Глава восемнадцатаяВ положенное время Надя уже приходила к игуменье, но та сказалась больной и велела ей прийти дня через два. И вдруг — неожиданность, настоятельница вызывает сегодня. К чему бы это? Ирина-то знает, но не говорит. Быть может, нашли ей новую работу? Ну что ж, Наде никакая работа не страшна. В работе время будет быстрее бежать, а вот так, как теперь, когда девать себя некуда, оно тянется, тянется, и кажется, что нет ему ни конца, ни края.
Как всегда, игуменья встретила Надю приветливо, но спросила, зачем она пришла.
Надя растерялась:
— Разве вы меня не звали?
— Нет.
— А Ирина Ивановна сказала...
— Ах, вон в чем дело! — протянула игуменья. — Нет, я не звала, но вообще разговор был о тебе. Ирина Ивановна заметила, что ты ходишь чем-то расстроенная, задумчивая. Это правда?
Надя не сразу нашлась что ответить. Конечно, всякое бывало. Для веселья да радости у нее пока нет причин, но если иногда становилось тягостно, она таила свою хмурь, чтоб никто не знал, как грустно, одиноко у нее на душе. А вот Ирина разглядела то, что удалось скрыть даже от бабушки Анны. Может, Ирина незаметно следит за ней? Недоброе чувство к Ирине в который уж раз шевельнулось в душе Нади, ведь могла же Ирина хотя бы намекнуть, о чем предстоит разговор с игуменьей.
— Так о чем же ты тоскуешь, дитя мое? — допытывалась игуменья.
— Не знаю. Мне кажется, я и не тосковала. Бывает, задумаешься, и только.
— А ты не смущайся, человеку все свойственно — и радость, и горе, и тоска. В этих чувствах нет ничего постыдного. Скажи, что с тобой, авось и смогу помочь.
— Спасибо. Со мной — ничего.
— Присмотрелась к монастырской жизни?
— Да.
— Может, она угнетает тебя?
— Нет, почему же? — не совсем уверенно ответила Надя, все еще не понимая, куда клонит игуменья.
— Ты мне полюбилась, как дочь. Твоя простота, искренность и непорочность взволновали, тронули меня, и мне грустно становится, когда подумаю о твоем безрадостном сиротстве; хочется как-то помочь, чтоб хоть немного отогрелось твое сердце. Делать так, чтоб окружающие тянулись к тебе с сердечностью и лаской...
Хотя речь ее выглядела немного книжной, игуменья говорила так задушевно и глаза ее светились такой лаской, что Наде захотелось тоже говорить откровенно, чистосердечно, ничего не тая.
— Может, тебе не по душе наши уставные положения, суровость монастырской жизни и хочется уйти от нас?
— Ну, что вы! — горячо возразила Надя. — Я даже не заметила никакой суровости. Мне только времени девать некуда. То хоть читать вам приходила, а последние два дня и этого нет. Вот и я думаю, может быть, плохо читаю?
— Нет, нет, — прервала ее игуменья, — я очень довольна тобой. У меня давно не было такой чтицы. И ты знай — это твоя работа, так она за тобой и останется. Возможно, будут и другие поручения. Возможно... — Игуменья задумалась. — Значит, тебя не привлекает мирская жизнь? За стенами монастыря много соблазнов.
— Не знаю. Меня туда не тянет.
— Мне Ирина Ивановна говорила, что у тебя там остался жених, даже назвала его имя и фамилию. — Игуменья приложила ладонь к ее лбу и, прищурив глаза, задумалась. — Видно, у меня память плохая стала, не могу вспомнить.
— Никакого жениха у меня там нет! — коротко и твердо сказала Надя.
— Жаль, забыла фамилию, — продолжала игуменья, делая вид, что вспоминает.
— Семен Маликов? — подсказала Надя.
— Вот, вот, — обрадовалась игуменья. — Семен Маликов.
— Да он и не жених! Дружили мы с детства. Соседями когда-то были, вот и все. А Ирина Ивановна, не зная, зачем-то наговаривает.
— Она ничего плохого не сказала. Да и вообще, рассуждая здраво, почему бы у тебя и не быть жениху? — Игуменья взглянула на девушку, но, увидев ее хмуро насупленные брови, поняла, что говорить об этом больше не следует.
— Но ты не обижайся, я просто подумала, не здесь ли причина твоей грусти, и решила помочь. Правда, сейчас это не так просто, но все же, если хочешь побывать за стенами монастыря, я могу дать разрешение.
Слова игуменьи удивили Надю. При первой встрече настоятельница тоже пыталась выспросить о женихе, хотя и не в такой открытой форме, как сейчас. Тогда она на своем примере хотела убедить, что все темное, в том числе и любовь, — ничто в сравнении со счастьем, какое находит человек, предавшись уединению в монастыре. И вдруг такой поворот... Непонятно!
— Спасибо, но меня в город не тянет. Нечего там делать, — ответила Надя.
По лицу игуменьи скользнула чуть заметная тень недовольства. Какого ответа она ждала?
— Я рада, что тебе хорошо у нас. Но скажи вот что... Если у меня возникнет необходимость, чтобы ты на время оставила монастырь и снова ушла в мир, ты согласишься?
Надя не совсем поняла, что игуменья имела в виду.
— Пожалуйста. Если это вам надо...
— Я так и думала. Сядь поближе и слушай внимательно. Ты должна вернуться в свой отряд.
Надя широко открыла глаза, ничего подобного она не ожидала. Что это? Похоже на провокацию. Но зачем?
— Да, да, — подтвердила игуменья. — В отряд к красным. Сможешь?
Надя потупилась, но, чувствуя на себе пристальный взгляд игуменьи, отрицательно покачала головой.
— Не спеши с ответом. Подумай сначала. Это необходимость.
— Я не вернусь туда, ни за что не вернусь!
— Если бы у меня была дочь; я бы только ей одной доверила то, что доверяю тебе. Ты можешь спросить: почему? Потому что вижу твою первородную чистоту и верю в нее... Я сказала: вернуться в отряд, но это не значит, что ты должна стать такой же, как они. До нас доходят разные слухи, некоторые из них касаются нашей жизни, монастыря... Повторять их нет надобности. Скажу лишь, что красные вынашивают какие-то ужасные замыслы против нас, против монастыря. Все это, конечно, слухи, непроверенная болтовня. Нам необходимо знать истину, чтобы успеть подготовиться и встретить, быть может, свой смертный час, как подобает.
Так вот зачем звала ее игуменья! Теперь ясно! Вместе с Ириной заблаговременно обсудили все и, зная о безвыходном ее положении, решили послать в отряд шпионить... В памяти промелькнули лица студента Сергея Шестакова, Кобзина, Семена Маликова. Нет, она никогда против них не пойдет и шпионить за ними не будет. Да, ее обидели в отряде, но обидели не эти люди. От них она видела только добро и, конечно, ничего плохого им не сделает. Никогда!