Первым прискакал Джангильдек Алибаев, затем пришел Аистов, комиссар Самуил Цвильский...
Не прошло и четверти часа, как все двенадцать членов штаба были у Кобзина.
Все. Ждать больше некого. Надо действовать...
Обручев хлопнул по карману, торопливо достал коробок со спичками и, хотя знал, что отсыреть они не могли, вынул одну и уверенным движением чиркнул по коробку. Спичка вспыхнула. Хорошо!
Хотя в комнате не было иконы, Обручев глянул в передний угол и перекрестился. Мелькнула мысль, что во время взрыва может погибнуть и Корнеева, а ее надо бы доставить в Соляной городок, она многое могла бы рассказать Рубасову... Но мысль эта промелькнула и исчезла. Ее вытеснила другая, о Стрюкове. Вот кого надо бы предупредить! А его и вчера весь день не видно, и сегодня на стук никто не отозвался. Впрочем, возможно, и лучше, что старика нет дома, еще неизвестно, как бы он отнесся к замыслу Обручева.
У самой двери Обручев остановился, словно его толкнули. Достал из кобуры наган и, хотя знал, что он заряжен, резко крутнул барабан. Сунул наган в карман и, сдерживая шаг, не спеша, как он ходил обычно, вышел во двор.
Кроме часовых, там никого не было. Обручев несколько раз прошелся по двору и, не заметив ничего подозрительного, завернул за угол в узкий коридор между домом и каменной оградой. В это время из погреба с кульком картошки вышел Стрюков. Заметив Обручева, он удивился: что могло привести поручика в такой закоулок? Сам не зная, зачем он это делает — просто из любопытства или по привычке хозяина видеть все, что творится у него на усадьбе, — Стрюков прокрался вслед за Обручевым, осторожно глянул из-за угла и удивился: Обручев наклонился над отдушником и принялся там что-то делать... Потом каблуком сапога прочертил в снегу канавку.
Чего ему надо?
А Обручев вытащил из отдушника тряпичную затычку, в открывшееся отверстие запустил руку, достал оттуда шнур, протянул его по канавке, вынул спички и поджег конец шнура.
Стрюкова охватил ужас! Недаром же он был в свое время военным, да не просто военным, а сотником, чтобы не понять происходящего. Отшвырнув в сторону кулек с картошкой, он бросился к Обручеву.
— Ты что это делаешь, поручик?
— Вот вы где! А я всюду искал вас, — торопливо заговорил Обручев. — Уходите, Иван Никитич. Уходите скорее!
— Куда уходить? Зачем?
— Сейчас будет взрыв!
— Да ты ошалел, что ли?! Убирай все к черту!
— Не могу. Я должен! В подземелье боеприпасы. Взорвем — конец Красной гвардии. Атаман их голыми руками возьмет.
— Дай-то господи! А ты убирай свои бомбы. Слышишь?
Стрюков ринулся к фитилю, но его перехватил Обручев.
— Уходите, Иван Никитич!
Стрюкова охватила ярость.
— Да у меня в подполье золото! Вся моя жизнь, можно сказать, запрятана. Убирай!
Стрюков снова кинулся к отдушнику, но Обручев преградил ему путь. Стрюков хотел ударить его в лицо, но Обручев изловчился, и стрюковский кулак угодил в плечо.
— Уйди, идиот! Оба пропадем, — прохрипел Обручев, изо всей силы пытаясь оттолкнуть Стрюкова.
Почувствовав, что поручик одолевает его, Стрюков повысил голос:
— Я закричу. Кричать буду!
— Тише!
— Эй, люди, сюда! — заорал Стрюков.
Обручев выхватил наган и два раза выстрелил.
Стрюков вскрикнул, пошатнулся и, взмахнув руками, грохнулся на снег.
А в закоулок уже бежали люди, впереди всех Алибаев, за ним Кобзин, Надя, красногвардейцы.
— В чем дело, Шестаков? — резко спросил Кобзин. — Ну?
— Петр Алексеевич... Стрюков вот, — сбивчиво заговорил Обручев. — Видите, что задумал? Я заметил, он пошел сюда... Я следом... Смотрю — он фитиль зажег... и в отдушник... Я к отдушнику, а там заряд, заряд взрывчатки... Он кинулся на меня и за горло... Он сильный, здоровый, сами видите... Ну, я и выстрелил... Вот он, фитиль...
Обручев кинулся к фитилю, выхватил его из отдушника и стал топтать ногами.
— Я же говорил, Петр Алексеевич... от него всего можно ожидать. А я не думал стрелять в него... Честное слово! Невольно все получилось.
— Не волнуйся, Шестаков, правильно поступил! Зачем шел, собака, то и нашел! — сказал. Алибаев.
Глава десятаяХотя комиссар Кобзин видел Василия всего один раз, все же, когда тот вошел в кабинет, Петр Алексеевич с первого взгляда узнал его.
— О, старый знакомый, — приветливо заговорил Кобзин и, поднявшись из-за стола, двинулся навстречу. — Здравствуй, назад вернулся? Давай присаживайся.
— Да я тут барахлишко не все забрал, вот и надумал, — сказал Василий, осторожно устраиваясь на край стула.
— Прямо из Соляного? — спросил Кобзин.
— Оттудова. — Лицо Василия стало хмурым. Он боязливо оглянулся вокруг. — Я к вам насчет Семена...
— Семена? Какого Семена? — будто не понимая, о ком речь, спросил Кобзин.
— Ну, вашего. Маликова.
— Семена Маликова? — переспросил Кобзин, боясь думать о том смертельно страшном, что мог сообщить Василий.
— Да.
— А что с ним? Встречался где-нибудь?
— Ага, — ответил Василий. — В Соляном. Я вам все как на духу... Когда я ударился отселе, то прямо в Соляной. И нанялся там при конторе сторожить и печи топить. Вот так. Там сейчас контрразведка.
— Полковника Рубасова?
— Ага, — кивнул Василий. Он снова с опаской огляделся вокруг, словно боясь, что его могут подслушать, и заговорил шепотом: — Ой, чего они там делают, товарищ комиссар: людей на допрос приводят и бьют их, ну прямо бьют до смерти. А ночью пьянствуют, и опять же стрельба... Третьего дни привели Семена Маликова. Когда вели, был совсем, ну, как бы сказать, целый и здоровый, а обратно выволокли волоком. Даже не дышит... Велели, чтоб я водой поливал. Мое дело сами знаете какое, что прикажут, то и делаю. Ушли они в дом, а Семен очнулся, признал меня. И стал просить: меня, говорит, убьют, а ты проберись в Южноуральск, найди комиссара Кобзина... Словом, он велел ни с кем не разговаривать, только с вами, и рассказать, что я его видел. И еще велел передать, что у вас, стало быть, в вашем отряде, завелся предатель. Семена они там ждали. Больше он ничего не сказал. Потом вышли контры и опять его увели. Вот такие дела. Одним словом, жалко Семена. Вот и все... — Он поднялся. — До свидания вам.
— Как же ты добрался? — спросил Кобзин.
— А пешком, даль-то не больно большая.
— И нигде не задержали?
— Казаки? — спросил Василий. — Останавливали. Так у меня пропуск от самого полковника Рубасова. Ох и змей, глянет на тебя — мороз по коже.
— Значит, с Семеном вот так... — Кобзин на мгновение закрыл ладонями глаза. — Когда ты его в последний раз видел?
— А третьего дни. На допрос вели. И совсем-совсем он плохой. Ну, чуть идет. И такой, даже узнать трудно. А содержат они его в пакгаузе. Меня туда и близко не подпускают, и часовые стоят у ворот и день и ночь напролет.
Кобзин крепко пожал Василию руку.
— Спасибо тебе. Большое спасибо!
— Не на чем, — ответил Василий. — Ну я пойду. Сегодня назад надо.
— Подожди минутку. Скажи, пожалуйста, ты случайно не заметил, не доставляли к вам каких-нибудь больших грузов в ящиках, а может быть, в тюках?
— Нет, чего не знаю, того не знаю, — торопливо отозвался Василий. — Я ж говорю, туда, где пакгаузы, меня не пускают.
Видя, что Василий пугливо озирается по сторонам, комиссар не стал его задерживать.
— Значит, опять в Соляной?
— Туда. До свидания вам. — И Василий ушел.
...Так вот почему Семен как в воду канул... Схватили... Оказывается, в отряде чужак! Быть может, Семен ошибся? Нет, он слов на ветер не бросает. Скорее всего, так оно и есть: предатель в отряде. Это он выдал Семена, предупредил там, в Соляном городке.
Но как он мог узнать о посылке Маликова? Быть может, Семен сам проговорился? Нет, на него это не похоже. Тогда кто? Кто? Надо найти предателя и обезвредить его, иначе можно ждать новых провалов.
Беда в том, что сам Кобзин никого не подозревал. Значит, враг хитер и хорошо маскируется. Где он мог пристроиться? Быть может, покойный Стрюков? Не верится. Его все знали, знали, кто он, и, конечно, не пускались при нем в откровенные беседы. Да, Стрюков... Не распознал комиссар его характера, ошибся... Прав был студент, когда советовал изолировать его. Какую же беду несла отряду ошибка комиссара... Непоправимую... Не прояви Шестаков бдительности, неизвестно, чем бы все кончилось. Впрочем, почему неизвестно? Катастрофа! Для отряда все обошлось благополучно... И все же в этом происшествии есть неясность.