– Катя? – В голосе старшего Нагорного звучало искреннее удивление. – Думал, кто-то так пошутил, когда охрана доложила о твоем приходе. Кажется, ты лежала в клинике.
– Уже нет, - ответила девушка.
Страх медленно стал отпускать ее, и в гонщице стала просыпаться былая уверенность. Она это сделала – встретилась с мужчиной, который имел право ее ненавидеть. Для нее это значило многое.
– Что ж, проходи, - посторонился мужчина, пропуская дочь старого приятеля внутрь квартиры. – Извини за беспорядок, но я готовлюсь к отъезду, и времени мало.
Катя воспользовалась приглашением, и переступила порог квартиры. Краем сознания она отметила следы поспешных сборов, как и говорил отец Дэна: дорожную сумку у дивана, сброшенный пиджак на кресле, несколько вещей, которые хозяин квартиры решил оставить дома. Сам он сильно изменился с их последней встречи на вечеринке, организованной мачехой по случаю ее возвращения в Россию. Под глазами старшего Нагорного появились синяки, четче обозначились морщины у глаз и рта, плечи были опущены, словно невидимый груз тянул их к земле. Горе изменило этого всегда бодрого и уверенного в себе мужчину.
– Я… - начала, было, Катя, но слова застряли в горле комом. Взгляд гонщицы остановился на комоде, стоявшем у самой дальней стены. В окружении цветов, ярким белым пятном на нем выделялась мраморная урна. На ее выпуклом боку были изображены ладони, сложенные в молитвенном жесте. Чей прах хранился внутри, Катя поняла сразу. И в момент горького осознания ноги гонщицы подкосились. Она вцепилась руками в спинку кресла, стоявшего на пути, с трудом втягивая в легкие воздух. Казалось, он загустел, превратился в вязкий кисель, который не хотел поступать внутрь.
– Ты в порядке? - заметил состояние гостьи Виталий Александрович.
Мужчина подошел ближе, протянул руку, чтобы помочь, но Катя отрицательно мотнула головой.
– Нет… Да… Это нервное, после случившегося. Сейчас пройдет.
– Ладно, - отступил Нагорный. – Ты присядь – на тебе лица нет.
И вдруг выражение его лица изменилось. Он словно догадался о чем-то.
– Ты, как и другие, тоже была в него влюблена, - не спрашивал, а констатировал хозяин квартиры.
– Здесь другое, - не захотела открывать сердце девушка. – Я чувствую свою вину. Это я, а не Денис должна была погибнуть. Он… он оттолкнул меня, защищая и загораживая собой.
Виталий Александрович сел на диван, внимательно посмотрел на девушку, стоявшую напротив.
– Не ты сбила моего сына, Катя, - тяжело давались слова мужчине. – Знаешь, я мог бы и не удивляться тому, что случилось. Дэн всегда был таким – рвался в гущу событий, жил так, словно не боялся умереть. Эти ваши гонки, его работа, постановка трюков – лишь предпосылки к тому, что должно было произойти. В его воспитании я допустил ошибку, упустил время, а когда он вырос, поздно было делать внушения и зажимать гайки. Хотя я это все же делал. Но мой сын полагался только на себя, решения принимал самостоятельно. Если Дэн решил спасти тебя, значит, это был его осознанный выбор. И здесь я горжусь своим мальчиком. А ты… Просто живи дальше, и помни, чем пожертвовал мой сын ради тебя. Его жертва не должна быть напрасной. Надеюсь, ты меня понимаешь.
Катя слушала исповедь отца Дениса, и в ее душе все переворачивалось. Он не винил ее в смерти единственного сына, не таил зла. Но это не принесло облегчения, не уняло боль. Она сама осудила себя, и даже слова этого мужчины не оправдывали ее в собственных глазах. И эта урна…
Девушка чувствовала себя так, словно готова была лишиться сознания. И, наверное, в небытии ей было бы легче, спокойнее. Только одно еще держало здесь крепче канатов: урна с останками любимого, его незримое присутствие.
– Это тяжело, - только и выдавила она из себя.
Было чертовски больно. А еще обидно: потому что несправедливо было отнимать Дениса у нее, у этого мужчины-отца, у мира. Он должен был жить. Был бы он с ней, или с другой девушкой – это не важно. Только бы жил…
– Папа, кто тут? – ворвался в неуютную тишину гостиной звонкий голос.
Катя оцепенела. К еще одной встрече она была не готова. Но сестра Дениса уже успела пройти вглубь помещения. В джинсах, в свободной кофточке и с рюкзаком, перекинутым через плечо, она была еще одним живым напоминанием того, что за ошибку ее, Кати, пришлось расплачиваться другому.