Потом все сели за стол, но девушка так увлеклась разгадыванием этой загадки, что даже не слышала обращенных к ней речей господина справа.
Брат же сидел по левую руку от нее, и только тут Тина с удивлением заметила, что все гости сидят за столом такими парами.
Женщина, восседавшая рядом с принцем, несомненно играла роль хозяйки и была обвешана драгоценностями настолько, что буквально клонилась под их тяжестью. Тине она напомнила примадонну на сцене. решительно настроенную сорвать все аплодисменты.
– Так не назовете ли вы себя, милая дама? – услышала наконец Тина голос справа.
Она повернула голову и увидела некоего господина средних лет с интересным, но, как ей показалось, слишком вызывающим лицом.
Под глазами у него темнели круги, а на высоком лбу под слегка уже седеющими волосами было слишком много преждевременных морщин.
– Меня зовут Тина, мсье.
– Но почему же я не встречал вас раньше? – полюбопытствовал господин.
– Мы приехали в Париж только два дня назад.
– Тогда понятно. И спешу сообщить вам, что мои вечера – а зовут меня маркиз де Сад – ничуть не хуже, чем у нашего хозяина, и льщу себя надеждой, что вы удостоите их своим посещением.
– Вы очень любезны, мсье. – Говоря слова благодарности, Тина была уверена, что уже слышала эту фамилию, но вот в связи с чем вспомнить никак не могла.
Господин подвинулся к ней ближе и посмотрел такими глазами, что девушке мгновенно стало тяжело и неприятно. Какое-то чувство подсказывало ей, что верить этому человеку нельзя.
– Вы, надо понимать, находитесь сейчас под покровительством Вийерни? – продолжал расспросы неприятный господин, но Тина постаралась проигнорировать этот вопрос, подняв к губам бокал, на котором сверкала монограмма принца Наполеона, – Он слишком молод для вас, а при таких данных – уж поверьте мне! – любой мужчина загорится огнем, не уступающим в яркости вашим кудрям. Ваш же Вийерни, похоже, вами пренебрегает.
– Я, в свою очередь, попросила бы вас сделать вот что, – решительно сменила она тему разговора. – Назовите мне, пожалуйста, самых выдающихся из присутствующих здесь лиц. Я приехала из провинции, и мне было бы весьма интересно узнать о них немного побольше. – Ей показалось, что она очень ловко ушла от назойливости маркиза, но он в ответ только улыбнулся.
– Увы, они мне неинтересны, я хочу говорить только о вас и о себе. Как давно вы знаете Вийерни?
– Очень давно, – отрезала Тина. – К тому же мы очень счастливы друг с другом. – И то, и другое было чистой правдой, и заподозрить девушку в неискренности не смог бы никто.
– У меня имеется чрезвычайно прелестный домик в Буа, кстати пустующий в данный момент. – не обращая ни на что внимания, продолжал говорить свое маркиз. – Я бы с удовольствием показал его вам. – Девушка снова ничего не ответила. – А завтра мы поехали бы к Оскару Мэссину, и там вы смогли бы выбрать одну из его брошей в виде цветка – это, право, самые лучшие украшения в мире.
Все эти речи начинали не только вызывать у девушки отвращение, но и пугать ее.
– Я не понимаю, о чем вы говорите… и зачем… мсье маркиз, если вы будете и дальше продолжать в том же духе, – попыталась дать отпор Тина, – то просто… просто рассердите меня.
Маркиз громко расхохотался.
– Вы очень молоды, но, вероятно, не настолько, чтобы не понимать: я всего-навсего предлагаю вам сменить покровителя на того человека, который сделает вас одной из самых известных женщин во Франции, можно сказать, королевой своей профессии.
Девушке показалось, что она ослышалась, но потом вспомнила объяснения Кендрика о том. что все эти женщины в Париже получают свои драгоценности и одежду от мужчин для того, чтобы потом красоваться в них, подобно скаковым лошадям, возбуждая тем самым зависть других. Таким образом, было естественно, что любая из них с радостью сменит любого дарителя на более богатого.
«Словом, сердиться здесь не на что, – успокоила она себя. – Надо просто отказать этому маркизу вежливо, но твердо».
Впрочем, так было проще решить, чем сделать, ибо, как поняла Тина, маркиз вознамерился добиться ее с первого мгновения и любыми способами, и был он из тех мужчин, которые в таких случаях не останавливаются ни перед чем и не принимают во внимание никакие отказы.
Он не стал слушать никаких возражений Тины, а когда все поднялись из-за стопа, она увидела, что его поведение, которое уже стало к тому времени для нее невыносимым, мало чем отличается от поведения других мужчин, собравшихся в этом доме.
С каждой минутой разговоры вокруг становились все развязней, все громче и вместе с тем интимней, и лишь единственный человек вел себя более или менее скромно – ее собственный брат, поглощенный соседкой слева.
Сам принц одновременно болтал с двумя женщинами: той, что изображала из себя хозяйку, и другой, очень ярко одетой актрисой, беспрерывно острившей и тем самым приводившей в восторг как хозяина, так и других находившихся поблизости мужчин.
Как и положено по французскому обычаю, мужчины и женщины покинули столовую все вместе, и Тина тут же воспользовалась возможностью смешаться с другими женщинами, которые пошли взять свои накидки, ибо вся компания отправлялась на вечер к Па Пайве.
Вернувшись, Тина обнаружила, что брат стоит все еще один, и тут же со всех ног кинулась к нему.
– О, ради Бога, только не оставляй меня одну с этим ужасным маркизом де Садом. – стала просить она Кендрика. – Он совершенно невыносим.
– Я уже наслышан о нем, – ответил брат. – Тебе действительно не следует с ним разговаривать! Ничего, если уж он станет вести себя совсем непристойно, я увезу тебя домой.
Но только Тина хотела попросить Кендрика исполнить свое намерение немедленно, как появились остальные женщины, и уже через минуту все высыпали к экипажам. Тина с братом оказались рядом еще с какой-то парой, и продолжить разговор стало невозможно.
К несчастью, парочка была совершенно занята собой и даже на людях продолжала целоваться и вести себя таким образом, что Тине стало просто стыдно. Впрочем, она была избавлена хотя бы от присутствия ужасного маркиза.
В конце обеда, когда она отказалась подать ему руку, он просто прижался ногой под столом к ее колену – это воспоминание заставило девушку содрогнуться, даже сидя в экипаже рядом с братом.
До дома Па Пайвы оказалось совсем недалеко. Дом этот считался одним из самых красивых частных зданий в Париже, и на постройку его ушло не менее десяти лет.
В холле стоял веселый шум и сильный запах дорогих духов, который делал этот дом совсем непохожим на те, что Тине удалось видеть за свою жизнь.
Наверху в огромном салоне с пятью высокими окнами роспись на потолке представляла собой аллегорию Ночи, сменяющей День, а стены были задрапированы малиновой парчой, что в целом делало зал похожим на какое-то святилище.
Перед этим Тину и других женщин проводили наверх, чтобы снять накидки в комнате с массивной бронзовой люстрой. Ступени и перила лестницы, ведущей туда, к великому удивлению Тины, были сделаны из чистого оникса.
Накидки было предложено сложить на просторнейшую кровать, стоящую в алькове, как алтарь, и богато украшенную слоновой костью и резным деревом.
– Это стоит никак не меньше ста тысяч франков, – услышала Тина голос одной из женщин, явно преисполненный острой зависти.
Словом, в доме было еще много вещей, которые девушка с любопытством посмотрела бы, но, испугавшись того, что в ее отсутствие соседка Кендрика за обедом снова может целиком поглотить его внимание, поспешила вниз.
Спустившись, она с ужасом увидела, как ее брат и маркиз слишком горячо о чем-то спорят.
Она подошла вплотную к брату и услышала следующее:
– Я уже говорил вам, мсье маркиз, что Тина моя, и у меня нет никакого желания отдавать ее вам, равно как и кому-нибудь другому!
Сердце девушки бешено забилось, и чтобы поддержать брата, который выглядел перед маркизом совершенным мальчишкой, она взяла его под руку.