– Ну что же, ты занята своими делами, и кто я такая, чтобы судить тебя или читать мораль. Но в то же время, если ты умываешь руки в отношении меня, я не обязана говорить, что ты права, и имею полное право исключить тебя из своей жизни.
Разговор состоялся после детского обеда, который разделила и их мать, но от которого воздержалась молодая тетя, не желая ничего отбирать у малышей; перед женщинами лежала скомканная скатерть с остатками трапезы, мятые передники, опустевшие тарелки, сохранившие запах вареной еды. Кейт спросила подчеркнуто вежливо, нельзя ли приоткрыть окно, и миссис Кондрип ответила, что та может поступать, как ей будет угодно. Ей часто задавали подобные вопросы, учитывая удобство детей. Сейчас вся четверка малышей отправилась играть – шумно и энергично – под не слишком пристальным присмотром ирландской гувернантки, нанятой тетей Мод, чтобы не допускать полного падения стандартов воспитания в этой ветви своего семейного клана. С точки зрения Кейт, их собственная мать не напоминала Марианну: вдова мистера Кондрипа выглядела как неудачная пародия на нее. Она была небрежнее одета, проще и прозаичнее в манерах, словно из нее вынули стержень, осталась лишь бесформенная и вялая оболочка. Она располнела, ее лицо покраснело, она все меньше и меньше напоминала остальных членов семьи Крой, в особенности Кроев в беде, теперь она больше походила на двух незамужних сестер своего покойного супруга, которые, на взгляд Кейт, слишком часто посещали ее и слишком засиживались, результатом чего становились бесконечные порции чая и хлеба с маслом, – Кейт находила это неприемлемым. Более того, Марианна привязалась к новым родственницам, которые рассматривали и оценивали ее вещи, навязывали свои вкусы, постепенно превращая ее в свое отражение и становясь ее отражениями. Если в этом и состоит суть брака, Кейт Крой готова была поставить под вопрос необходимость супружества как такового. Пример сестры был безрадостным в любом случае и показывал, что мужчина может сделать с женщиной. И теперь она наблюдала, как парочка девиц Кондрип давила на вдову брата и настраивала ее против тети Мод, которая, в конце концов, не была их тетей! Между бесчисленными чашками чая и пустыми разговорами они вставляли высокомерные замечания по поводу Ланкастер-гейт, и это казалось Кейт вульгарным, никто из Кроев себе такого не позволял. Они настаивали, чтобы Марианна не спускала глаз с происходящего на Ланкастер-гейт, комментировали то, что Кейт там поселилась, проявляли неуместное любопытство, и молодая сестра Марианны вызывала у них безудержное желание обсуждать и осуждать. И самым нелепым было то, что Марианна сама не любила их. Но они были Кондрипами. Они говорили с ней о покойном, чего Кейт никогда не делала; разговоры на эту тему Кейт могла лишь безмолвно слушать. Она не хотела сказать даже себе: что же сделал с ней этот брак… Так что в заявлении Марианны прозвучало предостережение, просьба не переступать сложившуюся границу.
– Я не вполне понимаю, – проговорила Кейт, – что именно так задело тебя в моих словах. Уверяю тебя, я понятия не имею, что заставляет тебя испытывать такие чувства и обдумывать возможность исключать меня из твоей жизни.
– Ты не имеешь понятия! – воскликнула Марианна. – А как насчет брака с Мёртоном Деншером?
Кейт мгновение помолчала, прежде чем нашлась, как ответить на неожиданный вопрос.
– Значит, ты считаешь, если я приму такое решение, я должна буду отчитываться перед тобой, а ты из-за этого имеешь право разрывать отношения со мной? Так ты думаешь? – А поскольку сестра не отвечала, девушка добавила после паузы: – И вообще, я не знаю, с чего ты вдруг заговорила о мистере Деншере.
– Я заговорила о нем, потому что ты этого не сделала. Ты никогда не говоришь со мной, хотя я знаю… у меня есть основания. Именно поэтому я вынуждена так к тебе относиться. Если ты не знаешь, на что я надеюсь от тебя, о чем я мечтаю… я не вижу смысла даже пытаться объяснить тебе. – Марианна к концу несколько смягчила тон.
Кейт была уверена, что сестра обсуждала перспективы ее брака с мистером Деншером в разговорах с обеими мисс Кондрип.
– Если я упомянула этого человека, то лишь потому, что боюсь его. Если уж ты действительно хочешь знать, он меня всерьез пугает. Мне он совершенно не нравится.
– Но ты не считаешь опасным оскорблять меня упоминанием его имени?
– Да, – признала миссис Кондрип. – Я считаю это опасным, но как еще я могла заговорить о нем? Осмелюсь сказать, я не должна была произносить его имя. Я никак не могла найти удачный момент, но теперь я сказала и ты все знаешь.