– Почему бы тебе не вести себя повежливее, если мы хотим избежать глупостей? Мы можем удержать ее на нашей стороне.
Он пристально глянул ей в глаза:
– Получить от нее содержание для нас обоих?
– Ну, подождем хотя бы, пока она не выскажется прямо. Он немного подумал:
– Посмотрим, что мы можем получить от нее?
Кейт ответила не сразу.
– В конце концов, я никогда не задавала ей вопрос напрямую; никогда, даже в самой отчаянной ситуации, ни о чем ее не просила, и это она захотела пригласить меня в свой дом. Она буквально вцепилась в меня своими восхитительными золочеными когтями.
– Ты говоришь о ней, как о стервятнике, – заметил Деншер.
– Назовем ее орлом – с золоченым клювом и крыльями, пригодными для большого полета. Когда она поднимается в воздух, я не чувствую себя в безопасности. Она выбрала меня, не я ее.
Нарисованный ею образ на мгновение захватил воображение Деншера.
– Значит, она видит в тебе нечто важное!
– Чудеса! – И она добавила быстро и довольно громко, одновременно поднимаясь со скамьи: – Всё. В этом-то и дело.
Так оно и было. Когда девушка встала, молодой человек вынужден был смотреть на нее снизу вверх.
– Так это ты имеешь в виду, когда предлагаешь мне сыграть свою роль в ее представлении?
– Поговори с ней, поговори, – нетерпеливо повторила Кейт.
– И пресмыкаться перед ней?
– Ах, поступай как знаешь! – И она решительно пошла прочь.
Он долго смотрел ей вслед, достаточно долго, чтобы отметить в посадке ее головы, в гордой поступи – он не мог найти слова проще – то, что отчасти объясняло поступок миссис Лаудер. Он внутренне вздрогнул, представив себя в качестве контраргумента; в то же время, глядя на источник вдохновения тети Мод, он готов был на любые уступки и соглашения, практически на любую форму повиновения или мало-мальски выгодный компромисс, лишь бы облегчить жизнь подруге. Он поступит в соответствии с требованиями ее тети, его собственные предпочтения в данном случае не так уж важны. Ради Кейт он сделает все, что в его силах; весь остаток дня и следующий день ее осуждение, резкий уход, изящный силуэт, удаляющийся от него, словно линия от удара хлыстом по воздуху, маячили перед его взором, составляя самую суть его будущей встречи с миссис Лаудер. Он, очевидно, не будет пресмыкаться, едва ли он к этому готов; однако он явится перед ней терпеливым, сдержанным, разумным, открытым для уступок и предельно дипломатичным. Он будет умным, очень умным, хотя для этого надо хорошенько встряхнуть себя, как, бывало, встряхивал он старые, видавшие виды, дешевые, но дорогие для него часы, чтобы вернуть их к жизни. Слава богу, для этого не требуется слишком много усилий, он сумеет отыскать в себе нужные качества, какими бы жалкими ни были его поражение и капитуляция – столь скорая капитуляция. Он размышлял не только о худшем повороте событий, то есть о полной катастрофе и отказе от шансов на их счастье, он воображал – с немалым тщеславием и юношеской верой в свои таланты – полную победу над миссис Лаудер. Наконец, оказавшись в просторной гостиной этой почтенной дамы, в ее апартаментах на Ланкастер-гейт, в гостиной, поразившей его роскошью, он ждал ее, явившийся по вызову, словно посыльный, но все еще цеплялся за радужные мысли, таявшие по мере столкновения с реальностью, явленной ему самим видом этого дома.
Он ждал долго – ему показалось, что не менее четверти часа; и, по мере того как тетя Мод выдерживала его в этом положении, а наблюдения и размышления наваливались на него все более тяжким грузом, он неминуемо стал задаваться вопросом: на что можно рассчитывать в разговоре с человеком, который обращается с тобой подобным образом? Время визита выбрала она сама, так что ее промедление, несомненно, было частью плана – поставить его в самое неудобное положение. Он прохаживался туда-сюда, считывая послание ее массивной, вызывающе дорогой мебели, наталкиваясь на выразительные знаки и символы того, что чувство неудобства было создано преднамеренно. Он даже подумал неожиданно для себя, что у него нет пространства для маневра и отступления, и все это – величайшее унижение, которое только может испытать гордый человек. Оно еще не было определенным, ничего пока не случилось, но огромные тяжелые предметы красноречиво заявляли о статусе своей хозяйки – столь внушительными, столь агрессивно мощными они были. «Знаешь, если уж говорить начистоту, она чудовищно вульгарна», – однажды он чуть не сказал это про миссис Лаудер ее племяннице; едва удержавшись в последний момент, он оставил эту опасную мысль при себе. И это было разумно, потому что рано или поздно Кейт сама поймет и скажет подобное. Теперь он физически ощущал невыносимую скуку этого дома, что странным образом не означало, что сама тетя Мод была скучна или занудна. Она была вульгарна, несмотря на свежесть, почти красоту, да, она была красивой – насколько позволял ее сильный и властный характер. Она была достаточно изобретательной, чтобы вести большие игры; и сейчас он ощущал себя в клетке львицы, лишенный хлыста, необходимого для самозащиты и хотя бы попытки действовать в своих интересах. У него было никаких средств воздействия на нее, никаких аргументов, кроме любви к девушке – а в этом доме любовь выглядела безнадежно, болезненно дешевой. Кейт неоднократно упоминала в разговорах с ним, что тетя была Страстной натурой, так нажимая на это слово, что оно представлялось ему написанным с заглавной буквы; она намекала, что это свойство он мог бы, должен был бы использовать в своих целях. Теперь он недоумевал, как сделать это и что это дает ему; чем дольше он ждал, тем более сложной виделась ему ситуация. Ему решительно не хватало одного качества. Он все привык делать быстро.