– Слово чести, ничего особенного он мне не говорил. У меня нет от вас никаких секретов. Что заставляет подозревать такое? Я вообще забыла о том разговоре.
– Нет… вы никогда не говорили мне, – ответила Милли. – Я не имела в виду ничего подобного. За те сутки, когда я плохо себя чувствовала, естественно, вы могли что-то обсуждать с ним. То есть когда мне стало лучше – непосредственно перед вашим отъездом домой.
Миссис Стрингем недоумевала:
– А кто сказал вам, что мы с ним виделись?
– Сам он не говорил и позднее не написал мне об этом. Мы сейчас впервые это упоминаем. И вот в этом-то и дело! – заявила Милли. Ее лицо и голос на мгновение изменились, выдавая то, чего компаньонка не знала, что смутно чувствовала как некую тайну и что теперь начинало выплывать на свет; но почему это так важно?
– Но если он ничего вам не доверил, значит, и говорить не о чем, – улыбнулась девушка.
– Я не была предметом его доверительности, и он ничего мне не сообщал. Но в чем дело? Вы себя плохо чувствуете?
Миссис Стрингем сказала чистую правду, хотя и не стала упоминать о своей прогулке вслед за Милли и о том, как видела ее рискованный выбор места на скале. Девушка обратила к ней вечно бледное лицо, на сей раз озаренное внутренней энергией. На губах играла все та же непонятная полуулыбка.
– Не знаю, просто мне пришла в голову одна идея. Захотелось все выяснить.
Миссис Стрингем сочувственно взглянула на девушку:
– Вы в беде? Вам больно?
– Вовсе нет. Но я иногда думаю…
– Да, – настойчиво спросила компаньонка, – думаете о чем?
– Ну, я и сама не знаю, как сказать.
Миссис Стрингем всматривалась в ее лицо.
– Сказать что? Не о боли?
– Обо всем. Обо всем, что у меня есть.
– У вас есть все, так что выбор, о чем сказать, весьма широк, – мягко, почти нежно произнесла старшая дама.
– Я имею в виду, надолго ли у меня все это?
Ее поведение озадачило компаньонку, которая была тронута, глубоко и искренне тронута беспомощной грацией и непредсказуемым настроением девушки, но одновременно досадовала, потому что недосказанность заставляла ее чувствовать себя нелепо.
– Вы получили лечение?
– Я получила все, что возможно, – рассмеялась Милли.
– Ну, это практически ничего.
– Так вот – надолго ли?
Миссис Стрингем сделала шаг вперед, к девушке, пристально глядя ей в лицо; ей хотелось прикоснуться к ней, поддержать.
– Вы хотите с кем-нибудь встретиться? – А когда девушка ответила коротким отрицательным кивком, решилась сказать определеннее: – Мы прямиком отправимся к лучшему из местных врачей.
Это предложение тоже не вызвало энтузиазма – лишь молчание, печальная улыбка и снова короткий жест головы.
– Скажите мне, умоляю, скажите, если с вами случилось нечто серьезное.
– Не думаю, что у меня есть все, – Милли произнесла это так, словно ее слова все объясняли, и явно постаралась говорить мягко и спокойно.
– Бога ради, что я могу сделать для вас?
Девушка на мгновение заколебалась, хотела что-то сказать, но не смогла.
– О, дорогая моя, я всего лишь слишком счастлива!
Этот порыв сблизил их, но ничего не объяснил, и сомнения миссис Стрингем лишь окрепли.
– Так в чем же дело?
– В том-то и дело, что я едва справляюсь с этим.
– И чего же у вас нет?
Милли помедлила, а затем взглянула на собеседницу с какой-то странной внезапной радостью:
– Силы для сопротивления тому, что у меня есть.
Миссис Стрингем была взволнована – теперь она уже не была потерянной, ее не держали на прежнем расстоянии, она испытывала нежность и тревогу за девушку.
– К кому вы будете обращаться? – она готова была решительно перенестись с горных высот на континент докторов. – К какому врачу пойдете прежде всего?
Милли уже в третий раз заколебалась, но через несколько мгновений взяла себя в руки.
– Я скажу вам за ужином, а пока – до встречи. – И она покинула комнату так легко, что компаньонке не оставалось ничего, кроме ожидания.
Оставшись одна, миссис Стрингем присела с рукоделием, которое всегда помогало ей успокоиться, разложила перед собой иглы и мотки шелка, снова и снова перебирала в памяти все сказанное, все оговорки и жесты. Приходилось признать, что поведение подопечной могло быть всего лишь следствием перевозбуждения и избытка радости жизни после тяжелого периода, процессом возрождения. И, сидя в сгущающихся сумерках, Сьюзан Шепард надеялась, что у опасений не было никаких оснований и все у юной дамы великолепно. К вечеру похолодало, и путешественники располагались ближе к огню; большая дорога через Альпы виднелась из окон ресторана – низкие и чистые, на стенах красовались старые картины, изображения исторических событий, случаев в горах, и все это составляло фрагментарную, но экспрессивную панораму местной жизни. Миссис Стрингем настраивалась на разговор, уповая, что великолепие и очарование спутницы не помешают ей сосредоточиться на главном; чтобы настроиться на светский лад, она попыталась вообразить себя в роскошном экипаже, на алых шелковых подушках. Когда зажгли свечи и накрыли стол к ужину, появилась Милли, придав декорациям истинную романтику. И очарование девушки не померкло от новой решимости, с которой она сразу заявила своей спутнице: